К 21 ч.00 м. 18 /VIII
Вторые сутки Бурхард живет на никотине. Садясь за машинку или к аппарату прямого провода, я не попадаю пальцами в клавиши. До меня как из-за ватной стены доносится голос Рорбаха, делающего очередной доклад. А он железный, этот Рорбах!..
Генералы сидят друг против друга, подтянутые и настороженные. Бурхард, не спуская глаз с карты, ловит каждое слово начальника штаба. Тот сухо выкладывает:
— …далее в районе третьей армии бомбардировщики пытались проникнуть к нашим перегрузочным пунктам Поморжаны и Стрыя. Они отбиты с потерями. Однако одной советской штурмовой эскадрилье удалось прорваться к автодорожному узлу Коломыя и внести панику в момент высадки химических войск. Имели место повреждение бомбами баллонов с ОВ. Произошло массовое отравление наших войск. Бурхард:
— Опять штурмовики! Я же предупреждал вас, генерал:
максимум внимания охране наземных войск от налетов. Я попрошу вас…
— Ваше превосходительство, — Рорбах сделался еще суше, — земля сама зевает. Мы не вездесущи и не всевидящи. Их штурмовики идут на бреющем полете по сто километров в глубь нашего расположения.
— Все время на бреющем?
У Рорбаха появилась нотка торжества, точно речь шла об его собственной заслуге:
— Да, ваше превосходительство, местами пятнадцать метров. Борьба средствами одних воздушных сил невозможна. Мы их просто не видим. Я уже докладывал о необходимости наземными средствами затруднить противнику пользование идущими в наш глубокий тыл удобными долинами рек, прогалинами лесов. Мы предвидели: все это будет подступами для штурмовиков.
— Нужно телеграфировать ставке.
— Пехота сама должна обороняться пулеметами. Здесь, собственно говоря, даже не нужна зенитность. Огневая завеса пулеметов могла бы остановить любую атаку штурмовиков. Особенно страдает от штурмовиков пехота.
Бурхард повернулся ко мне:
— Со слов генерала Рорбаха вы передадите в ставку телеграфный доклад: мы снимаем с себя ответственность за все, что лежит ниже ста метров и будет прозевано наземными войсками. Мы еще раз указываем командованию, что пехотным частям должны быть немедленно приданы офицеры военно- воздушных сил для связи и инструктажа. Немедленно.
Он раздраженно ткнул окурок в переполненную пепельницу и потянулся за свежей сигаретой. Рорбах молчал. Бурхард спросил:
— Все?!
Рорбах бережно провел по карте жирную линию. От города Радома она упрямой красной чертой потянулась в юго-западном направлении через Калиш, Остров, пересекая германскую границу, подошла к Бреслау.
— Советская эскадра, — лаконически бросил Рорбах. Брови Бурхарда поднялись.
— Она движется сюда, — показал он на Берлин.
— Нет. Последние донесения: выше Калиша большевики разделились. Всего двести с чем-то машин идут к Берлину. Остальные, числом примерно четыреста, повернули на юго-запад.
— Наша агентура ни к черту не годна. Генерал Александер спит. Разве нельзя было знать это заранее? Что им там нужно? Неужели Бреслау?
— Боюсь, что хуже, — сказал Рорбах.
— Но ведь больше там ничего нет, — Бурхард оживился. — Вы не думаете, что они могут вот отсюда повернуть на северо-запад? Они хотят подойти к Берлину с двух сторон.
— Берлин? Зачем он им нужен?
— Столица!
— Судя по численности машин в колоннах, нечто более существенное интересует их именно здесь, в южной Германии.
Жуя папиросу, Бурхард уставился в карту.
— Вот! — выкрикнул Рорбах и коротким движением карандаша охватил весь юго-восточный угол Германии. — Здесь добрая половина военной промышленности страны.
Бурхард даже откинулся в кресле. Он хмуро глядел на отрезанный смелым карандашным мазком угол Третьей империи.
— Дрезден, Мюнхен, Нюрнберг, Штутгарт, — бормотал он.
— Радиус действия машин, находящихся в строю советской эскадры, допускает такой рейд при сохранении большой бомбовой нагрузки. Мы просчитались в надежности прифронтового пояса обороны.
— Южный промышленный район все же велик. Они должны были избрать более узкую цель.
— И, конечно, избрали. Логика говорит за то, что первыми должны быть уничтожены заводы, поставляющие нам наиболее активное оружие, — авиацию, бронемашины, ОВ.
— Так.
— Значит, первый удар должен быть нанесен здесь. Рорбах очертил кружком город Нюрнберг.
— Руки коротки. На Нюрнберг не упадет ни одна бомба.
— Да, нужно постараться, чтобы не упала.
— Ни одна, — решительно повторил Бурхард.
— Максимальные усилия обороны будут сосредоточены именно здесь — на линии Регенсбург — Цвикау. Но первая наша задача заключается в том, чтобы не допустить советскую эскадру до этой линии вообще.
— Это верно.
— Я распорядился…
— Вы распорядились? — раздраженно переспросил Бурхард.
— Вашим именем. Все наличные силы сосредоточиваются над районом Мариенбад — Карлсбад — Теплиц — Либерец и ожидают ваших приказов по радио. Сюда же бросаются истребители Герлицкой зоны «U».[15]
— Они опоздают.
— Нет. Они уже вылетели. Четвертая высотная дивизия, летящая к армии генерала Шверера, меняет направление и идет сюда же.
— Это немыслимо.
— Это необходимо.
Бурхард сделал протестующий жест:
— Я не могу отменить распоряжение ставки.
— А вы можете, ваше превосходительство, — голос Рорбаха звенел, — взять на себя ответственность за уничтожение узла Фюрт — Нюрнберг? Если мы хотим спасти Нюрнберг с его заводами, нельзя терять ни минуты. Я видел, какая борьба происходила в Бурхарде. Рорбах положил перед ним лист приказа. Бурхард подписал, не глядя.
— Первая часть вашего приказа уже выполнена, — сказал Рорбах, — все части, назначенные для операции, — в воздухе. Остается вторая часть: уничтожить врага. И этому может помешать только одно — темнота. В нашем распоряжении, к сожалению, минуты. Солнце уже у горизонта.
Бурхард сидел за столом, осунувшийся, постаревший. Он снизу вверх посмотрел на Рорбаха:
— Может быть, бросить наперерез противнику части западного сектора обороны Берлина? Рорбах заговорил почти покровительственно:
— Во-первых, Берлин — столица, ее общественное мнение надо щадить. Во-вторых, части ПВО придут к месту столкновения, израсходовав все топливо. В-третьих, мы ведь не знаем намерений северной колонны, а в ней свыше двухсот машин. В наших интересах втянуть эту группу в бой. Она слабее воздушной обороты столицы. Там мы ее уничтожим, какие бы цели она ни преследовала. Мы постараемся завлечь ее к
