Подавленный и злой, Гитлер поднялся в номер гостиницы в Годесберге. Он ничего не ответил на нетерпеливый вопрос Геббельса. Только когда вышел адъютант и когда Геббельс повторил вопрос, Гитлер с неохотою рассказал о происшедшем в замке Шрейбера.
— И вы уехали? — в неподдельном ужасе воскликнул Геббельс.
— Не мог же я сидеть в прихожей!
Грубое ругательство по адресу Тиссена сорвалось с уст Геббельса.
— Как можно было делать такую глупость! — крикнул он, обращаясь к Гитлеру. — Унижение! Мало мы их вынесли! Ещё бы одна ночь… одна-единственная ночь… — он сделал широкий жест, — и больше никаких препятствий!.. Вы не должны были оставлять их без присмотра. Такие события происходят раз в жизни.
— Теперь поздно, — устало пробормотал Гитлер.
— Гесс был прав: вас нельзя было пускать одного… Унижение! А когда ремовские молодцы будут выпускать нам кишки — это будет веселее?
При имени Рема Гитлер вскинул голову и, багровея, крикнул:
— Этого не будет! Не будет, я вам говорю! Тиссен понимает, что это было бы крахом.
— Для нас.
— И для него тоже!
— Он выложил бы ещё немного денег, и глотки штурмовиков были бы заткнуты.
Гитлер бросил на Геббельса гневный взгляд.
— Не дёргайте мне нервы, Юпп… Слышите? Оставьте меня в покое!.. Уйдите, убирайтесь!..
В его голосе прозвучала угроза.
Геббельс присмирел. Припадая на одну ногу, он забегал по комнате.
— Придётся туда поехать, — сказал он уже совершенно спокойно. — Может быть, я сумею пролезть на это совещание.
— Чорта с два!.. Впрочем, вам это, может быть, и удастся.
— Если нет, по крайней мере буду знать, кто ещё туда явится и когда это кончится.
— Я с вами! — сказал Гитлер, шагнув к двери.
Он не мог решиться отпустить на такое совещание даже этого, самого верного своего приспешника. Но Геббельс потянул его за рукав и силою усадил в кресло.
— Вам там нечего делать.
— Нечего делать?! Мне там нечего делать?! — хрипло выкрикнул Гитлер. — А содержать партию будете вы? Вы найдёте мне других кредиторов?
Геббельс в раздражении швырнул на стол шляпу, которую уже держал в руках.
— Вы, повидимому, забыли, кто привёл к вам Шрейбера! — Он, подбоченившись, стоял перед Гитлером.
— В Руре найдутся деньги и без Шрейбера! — крикнул Гитлер. — Там знают, кому их дать. Во всяком случае, не вам! Вы мне не нужны… Мне никто не нужен! — Гитлер вскочил и с угрожающим видом подошёл к телефону.
Геббельс отстранил его руку от трубки.
— Ага! Испугались! — торжествующе сказал Гитлер. — Вы знаете, что достаточно одного моего слова — и…
— Я ничего не боюсь.
— Не врите, Юпп, вы всегда чего-нибудь боитесь. Ну, ну, будет, Юпп, — неожиданно мирно сказал Гитлер. — Меня-то вы можете не бояться. — Он подошёл к Геббельсу, положил ему руку на плечо.
Геббельс исподлобья посмотрел на Гитлера.
— Величайшая неосторожность, какую вы можете совершить, — проговорил он, — это поссориться со Шрейбером!
— Он взял в разговорах со мною неподходящий тон.
— Реже с ним встречайтесь. Не афишируйте эту дружбу.
— В ней нет ничего предосудительного.
— Никто не должен знать, что деньги идут из-за границы.
— Гамбург — не заграница.
— Но Шрейбер — это не столько Гамбург, сколько Лондон, не столько Лондон, сколько Нью-Йорк.
— Об этом знают сто человек.
— Достаточно.
— Ваша обязанность, Юпп, чтобы люди знали то, что им следует знать.
— Довольно тяжёлая обязанность, мой фюрер!.. Я забыл сказать: если Шрейбер представит вам на- днях… того американца… третий раз приезжающего к нам…
— Ванденгейма?
— Да… Держите себя с ним… — Геббельс запнулся, подыскивая слово. Ему хотелось сказать: «почтительно», но он не решался, зная заносчивость Гитлера. Ограничился тем, что сказал: — …как друг.
— Они дадут денег?
— Это во многом зависит от него.
— Нам… мне?
— Да, — уверенно сказал Геббельс.
Гитлер потёр лоб.
— Вы думаете, Ванденгейм кое-что привёз?
— Достаточно для Рура.
— Рур — Руром. Сейчас меня больше занимает «ИГФИ».
— Они обещают помочь и в этом. Если вам удастся поставить на ноги тяжёлую промышленность и химию…
Гитлер перебил:
— На чорта это будет нужно, если они не позволят мне вооружаться!
— Шрейбер уверяет, что Ванденгейм за тем и приехал, чтобы предпринять кое-что в этом направлении.
Гитлеру хотелось ещё и ещё раз слышать подтверждение этому. Оно звучало для него как музыка. Он возбуждённо вскочил с кресла. На лице его отразилась неподдельная радость:
— Слушайте, Юпп!.. У наших американских друзей не должно появиться даже подозрения, что мы помним эти глупые разговоры Штрассера: сорок девять процентов — предпринимателям, сорок один — государству и десять — рабочим. Бред безумца!
— Было бы ещё полезнее, мой фюрер, чтобы наши собственные промышленники уверовали в то, что эти штрассеровские глупости никогда не принимались нами всерьёз.
— Сейчас меня интересуют американцы… Понимаете ли, вы, Юпп, ведь Америка… Америка… Это же Америка!
— Да, конечно… — неопределённо пробормотал Геббельс.
Но со свойственной ему непоследовательностью Гитлер тут же многозначительно проговорил:
— Напомните нашим друзьям с берегов Рейна, что на дурацкий вопрос Штрассера, останется ли в случае прихода национал-социалистов к власти собственность, прибыль и руководство хозяйством в руках предпринимателей, — я ещё в 1930 году ясно ответил: «Понятно! Ведь я же не безумец, чтобы разрушать своё собственное хозяйство».
Гитлер пробежал по комнате, быстро потирая руки.
— Вы не представляете себе, Юпп, как вы меня обрадовали! — Вдруг он остановился и с беспокойством спросил: — А не может случиться, чтобы американцы… давали деньги Шлейхеру… или Рему?
— Янки хотят иметь солидные гарантии. Чего они могут ждать от Рема с его шайкой? А со Шлейхером им, вероятно, не удастся сговориться насчёт России. Он нерешителен. Едва ли им удастся повернуть его на восток так быстро, как это нужно американцам.
— А мои цели их устраивают? — спросил Гитлер.
— Они знают, чего вы хотите и чего они сами хотят от нас.
— Скажите им, Юпп: пока жив Рем, я не засну спокойно.
