Эгон несказанно обрадовался Францу.
Франц сказал:
— Условимся: если вы получите от меня открытку, где будет сказано, что Эльза ни в чём не виновата, — значит это так.
После этого Лемке попросил написать рекомендательное письмо к генералу.
Разговаривая, друзья не услышали звонка в прихожей. Звонок был очень короток и чуть слышен. Перед экономкой стояли двое. Один из них был Шлюзинг. Его спутник придвинулся к экономке, молча отвернул лацкан пальто и показал значок гестапо. Экономка прошептала что-то на ухо Шлюзингу.
— Инспектор? — Шлюзинг поднял брови. — Какой инспектор?
— Тот который наблюдает за господином доктором. Я уже давала ему сведения о жизни господина доктора.
Шлюзинг и полицейский переглянулись. Полицейский быстро обшарил карманы плаща Лемке, оставленного на вешалке. В них ничего не оказалось.
— Стреляный воробей, — сказал он Шлюзингу.
Растерянная экономка получила строгий приказ: ни слова мнимому инспектору об их посещении!
Шлюзинг быстро зашагал по улице, а шпик нырнул в ворота дома напротив. Закурив папиросу, он приготовился ждать. Дом Эгона был ему хорошо виден.
Выйдя от Эгона, Лемке благодаря опыту и постоянной насторожённости быстро заметил слежку. Это было неприятное открытие, но если «они» и напали на его след, то ещё не могли знать, кому он принадлежит.
Франц понимал, что сколько бы он ни плутал по улочкам городка, шпик не отстанет. У фонаря Франц взглянул на ручные часы: ночной автобус в Любек уже ушёл. Осталось два часа до последнего поезда. Если он с ним не уедет, то не попадёт на утренний берлинский.
Франц быстро зашагал по дороге к Реннау. Через пятнадцать минут он вошёл в подъезд одиноко стоявшего дома. На лестнице было темно. Франц ощупью взобрался на второй этаж и постучал. За дверью поднялась испуганная возня. Долго не открывали. Франц слышал, как отворилась входная дверь внизу. Вспыхнула спичка, Франц увидел полицейского.
— Да открой же скорей, дядя Крауш, — нетерпеливо прошептал Франц.
— Это ты, а мы думали бог знает кто!
— Ну, ну, все в порядке!.. — Франц поспешно затворил за собою дверь. — Вы бы шли спать, матушка Крауш. Мне нужно переброситься с вашим стариком несколькими словами. Спите спокойно!
Крауш неловко топтался под недовольным взглядом жены.
— Давай-ка потолкуем на лестнице, — сказал он и взялся было за ручку двери. Лемке едва успел его удержать. Они прошли в кухню, и Франц рассказал о неожиданно замеченной слежке.
Высокий, тощий Крауш долго чесал седую щетину небритых щёк. Франц включил свет и посмотрел в окно.
— Пусть убедится, что я здесь. Это заставит его подождать.
— Я думал, ты хочешь спрятаться.
Лемке отстранил его от окна.
— Тебя ему незачем видеть! Принеси-ка мой плащ и шляпу.
Франц задёрнул занавеску и недовольно покачал головою, слушая, как устало шаркает ногами Крауш.
— Ты не мог бы ступать пободрей, отец? — спросил он, когда старик вернулся.
Крауш вытащил трубку и стал набивать её крупным табаком.
— Если тебе на шестом десятке придётся посидеть год без работы, то и ты тоже не станешь прыгать, как лань…
— Примерь-ка мой плащ и шляпу!
Крауш отогнал ладонью облако табачного дыма.
— Зачем?
— Может быть, сойдёшь за меня.
— Так бы сразу и говорил! — Крауш накинул плащ и надвинул на уши шляпу. — Хорош?
Франц оглядел старика:
— А ну, пройдись!
Крауш послушно сделал несколько шагов.
— Поднимай ноги, не шаркай, — командовал Франц. — Так! Ещё разок в мою сторону… Так! Все в порядке!.. Теперь слушай, отец. — Франц положил руку на плечо Крауша. — Завтра я должен быть в Гамбурге. Видишь, я не боюсь тебе это сказать. Я тебе верю.
При этих словах Крауш пустил густую струю дыма и часто замигал.
— Ну, ты меня знаешь, Францле… Если бы я не был такой развалиной, ты же понимаешь, где бы я был.
— Знаю. Потому и пришёл!
Крауш вышел из кухни. Через минуту он вернулся со старой брезентовой курткой и фуражкой для Франца.
— А тебе придётся научиться шаркать ногами. Попробуй… Что ж, в темноте сойдёшь за меня… Я рад, что ты зашёл, Францле. Чертовски трудно жить, когда знаешь, что дело, на которое ушла вся твоя жизнь, кончилось.
— Это в тебе говорят твои старые социал-демократические дрожжи, Крауш. Мы ещё поживём, поборемся!
— Какая уж тут борьба, если знаешь, что ты один!
— Именно это-то и есть величайшая чепуха, Крауш. Нас загнали в подвал, но от этого мы не стали одиночками. Пока мы живём и дышим, им приходится держать ухо востро.
На улице, идя впереди шпика, неотступно следовавшего за ними, они условились о дальнейшем плане действий.
— Мы расстанемся у «Брауне-хютте», Крауш. Ты зайдёшь туда хлебнуть пивца. Задержи инспектора на часок, пока не отойдёт поезд.
— Будь покоен!
Скоро они поравнялись с домом гостиницы, на фронтоне которой висел щит с изображением орла, держащего в лапах свастику. Через несколько шагов они расстались у дверей пивной «Брауне-хютте». Когда Франц жал на прощанье руку Краушу, шпик был почти рядом с ними. Шаркая ногами, Франц пошёл дальше и свернул на дорогу к Гневерсдорфу. Из-за угла он посмотрел, вошёл ли полицейский за Краушем в пивную. Все было в порядке. Быстро, почти бегом, Франц обошёл квартал и вернулся к вокзалу. Едва он успел взять билет, как послышался шум поезда, подходившего со стороны Штранда…
Прильнув к стеклу вагонного окна, Франц внимательно наблюдал за платформой: он был единственным пассажиром, севшим в этот поздний поезд на Любек.
Поезд громыхал на стыках.
Франц задремал.
Он очнулся, почувствовав, что поезд стоит. Неужели прозевал? Подскочил к окну. За стёклами было темно. Где-то впереди горел одинокий фонарь. В пятне света виднелся угол кирпичного домика станции и вывеска «Папендорф». Франц успокоился. До Вальдхузена оставалось ещё несколько минут. Поезд снова тронулся. Как только он прошёл станцию, Франц стал на лавку и вывернул лампочку. Открыл дверь и сошёл на продольную ступеньку для кондукторов.
Струи дождя сразу пронизали старенькую куртку Крауша, Франц съёжился от холода, держась за поручни окостеневшей рукой. Он напряжённо вглядывался в темноту. Не было ни одного огонька вокруг. Невозможно было определить местность. Вот поезд прогрохотал по мостику над ручьём. Значит, до Вальдхузена осталось несколько сот метров. Франц что было силы прыгнул вперёд, подбирая ноги…
12
Промокший до нитки Лемке вошёл в редкий лесок. Тут луж было меньше, но он дважды упал, натыкаясь на пни.
Среди деревьев показались неясные контуры хибарки. Франц прислушался: кругом царила тишина. Он
