государству, фройлейн Роммеле не может предложить посетителям даже простой отбивной котлеты, не говоря уже о ливерных сосисках, создавших когда-то заведению славу среди студентов.
— Увы, господин доктор, картофель — единственный натуральный продукт, который я могу предложить!
— Запах масла, запах говядины, морковного гарнира, печёных яблок! Всё запахи, одни запахи! — насмешливо проговорил Эгон. — Поройтесь-ка хорошенько. Кладовая, как женское сердце: если покопаться, всегда окажется местечко для более осязаемого, чем запахи. Да не забудьте приготовить ваш картофельный салат.
— Да, конечно, господин доктор: картофельный салат!
— Он сопутствовал нашей юности. Но мы сдабривали его надеждами на жизнь. А нынешняя молодёжь имеет перед собою только прямую дорогу к смерти.
— Хайль Гитлер! — громко раздалось у дверей. — Кому это предстоит шествовать в пропасть небытия, чорт побери?!
Фройлейн Роммеле замерла в испуге. Эгон, узнав Бельца, расхохотался. Друзья радостно поздоровались.
Когда сели за столик, Бельц наклонился к Эгону:
— Ты напрасно пускаешься в откровенности.
— Кому это здесь интересно?
— Теперь, дитя моё, в Берлине не существует мест, где бы что-нибудь кого-нибудь не интересовало. Хотя бы эту старую козу… Фройлейн. Парочку светлого и картофельный салат.
— А мы пытались изобрести что-нибудь изысканное, полагая, что салат тебе будет не по нутру.
— Когда хочешь снова стать на часок молодым… Впрочем, я свезу тебя в одно местечко, где нам подадут такое!.. — Бельц причмокнул. — Останешься доволен. Кстати, почему ты без орденских ленточек?
— Я, друг мой, человек глубоко штатский.
— Тот, кого учили убивать, никогда не разучится делать это…
— К счастью, это неверно. Что за таинственный кабак, куда надо ходить в орденах?
— Не кабак, а казино! Точнее говоря, ложа военного ордена.
Приняв от фройлейн Роммеле салат, Бельц подождал, пока она удалилась.
— Часть, где я служу, ничего общего не имеет с армией в обычном смысле. Я не просто командир эскадры, я что-то вроде магистра ордена. Ты ещё ничего не слышал о «птенцах Манфреда»? Ты, видимо, действительно далёк от армии.
— К счастью, да.
— Не советую говорить так. Даже мне.
— Есть люди, которым, вероятно, хочется верить, даже зная, что верить нельзя никому.
— У меня такой веры в людей нет.
Бельц задумался, сдувая в сторону пивную пену. Он не спеша отпил и облизал губы.
— Какая разница с тем, что думали мы все тогда! — воскликнул Эгон, грустно покачав головой. — Помнишь, как мы торопились жить, когда со дня на день ждали: завтра позовут и нас!..
— Чего ты хочешь? Чтобы в таком положении, когда человек знает, что девяносто девять из ста за то, что его размелют на котлеты, он занимался самоусовершенствованием, изучал Канта, что ли?
— Кроме Канта, существует…
— Э, брось! В такие дни существует одно — жадность. Успеть отведать всего, прежде чем ты стал покойником.
— В общем все это было довольно противно, — неожиданно проговорил Эгон. — Я стараюсь не думать над такими вещами.
— А мне за последнее время пришлось кое над чем задуматься. Меня назначили командиром одной специальной эскадры.
— Этих самых «птенцов Манфреда»?
— Вот именно! — Бельц постучал ножом по тарелке. — Давай-ка расплатимся. Повторять салат даже ради студенческих воспоминаний нет никакого смысла.
Эгон расплатился. От него не ускользнула жадность, с которою фройлейн Роммеле взяла деньги. Если вспомнить, как в этом же самом подвальчике отец нынешней хозяйки открывал кредит студентам!..
Приятели с чувством облегчения вышли на свежий воздух.
— Где ты остановился? — спросил Бельц.
— На Миттель. Два шага отсюда.
— Сделай одолжение, зайдём! Ты вденешь в петлицу ленточки. «Железный крест» у моих рыцарей всё- таки котируется.
— Можно подумать, Ульрих, что ты огорчён отсутствием возможности угробить ещё десяток человек в промежуток между двумя войнами.
— Мне, ты знаешь, жаловаться не приходится. Тот, кто работал в «цирке» Рихтгофена, имел достаточно полный мешок.
— Нашёл чем хвастать.
— Даже поварёнок мнит себя героем, потому что умеет кое-как прирезать петуха. Почему же не гордиться человеку, который может с ручательством сунуть в мешок всякого, встреченного на воздушной дороге, а? — самодовольно воскликнул Бельц.
По дороге домой Эгон узнал кое-что любопытное о так называемых «москитах», о которых ему вскользь сказал когда-то генерал Бурхард. Основным отличием «москитов» от обычных истребителей было то, что они, помимо пушечного вооружения, имели торпеду, укреплённую под фюзеляжем. Для безошибочного поражения противника в бою «москит» должен был сблизиться с ним на дистанцию торпедного выстрела, производимого, а сущности, в упор. Девять шансов из десяти было при этом за то, что и сам «москит» должен погибнуть в такой атаке.
«Москиты» считались Герингом ударной «безошибочной» силой. Имелось в виду со временем замелить в них живых лётчиков управляемыми по радио пилотами-роботами.
Своеобразие «москитных» частей заставило формировать их из добровольцев. Нагромождение ритуально-мистических фокусов сделало то, чего не могли бы достичь шовинистические лозунги. Патроном ордена числился барон Манфред фон Рихтгофен, а великим магистром — «воздушный маршал» Третьей империи Геринг.
Командование первою «москитной» эскадрой было вверено полковник-лейтенанту Ульриху фон Бельцу.
Своему другу Бельц по секрету признался, что не обольщается храбростью своих «птенцов».
Пока Эгон переодевался у себя в номере, Бельц спросил, что он предпочитает: доехать до цели на автомобиле или лететь.
— Я давно перестал быть энтузиастом воздушных путешествий, но если это далеко…
— Шестьдесят километров.
— Давай слетаем. По крайней мере, не задавая вопросов, я буду знать, куда меня везут.
— Пари на пару «Купферберга» — ты не определишь даже направления полёта.
— Если бы ты не был старым приятелем, я счёл бы это оскорблением!
Пронизав город по стреле Фридрихштрассе, таксомотор обогнул колонну на Бель-Альянсплатц и стал кружить в закоулках, застроенных новыми неуютными домами. Скоро он остановился у ворот Темпельгофа. Бельца здесь знали. Друзья миновали гражданский аэропорт, не предъявляя пропуска. Только у последнего ангара, на вид ничем не отличающегося от остальных, но отгороженного от них забором из медной сетки, их остановили. Эгон с первого взгляда оценил назначение сетки: электрическая изгородь. Это было ему знакомо по аэродромам военных заводов. Повидимому, здесь начинались владения Геринга. Из ангара выкатили самолёт. Хотя и помеченный знаками гражданской авиации, он был достаточно хорошо известен Эгону как скоростная военная машина одной из последних моделей. Через минуту Эгон и Бельц были в кабине.
Самолёт стремительно побежал по бетону дорожки и, совершив короткий разбег, оторвался от земли.
