Но благоразумных, желающих выслушивать эти убеждения, нашлось немного. Голоса протеста раздавались все громче. Тут распахнулось окно пивной, выходившее на площадь, и на подоконнике появился радиоприёмник. Голос диктора бесстрастно бросал слова, заставившие толпу притихнуть. Все лица обратились к репродуктору. Повидимому, заканчивая начатое ранее сообщение, диктор проговорил: «… Чехословацкое правительство вновь обращается к британскому и французскому правительствам с последним призывом и просит их пересмотреть свою точку зрения. Оно делает это, веря, что защищает не только свои собственные интересы, но также и интересы своих друзей, дело мира и дело здорового развития Европы. В этот решительный момент речь идёт не только о судьбе Чехословакии, но также и о судьбе других стран и особенно Франции».
Диктор умолк. Из репродуктора слышалось только монотонное гудение.
Кто-то в толпе крикнул:
— Браво, Бенеш! Долой капитуляцию! Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!
— Да здравствует независимая республика! — крикнуло сразу несколько голосов.
Им ответили другие:
— Долой Чемберлена!
— Позор Франции!
Эти возгласы покрыли все остальные.
Во вот чья-то рука подвинула рычажок настройки, и диктор заговорил громче:
«…вкратце смысл британского ответа на ноту нашего правительства сводится к абзацу британской ноты, который мы передаём полностью и без комментариев: „Правительство его величества просит чехословацкое правительство спешно и серьёзно взвесить все последствия, прежде чем оно создаст ситуацию, за которую правительство его величества не могло бы принять на себя ответственность“.
Голос диктора был покрыт криками с площади:
— Мы не хотим никаких величеств!
— Чехословакия не нуждается в няньках!
Но, как живой человек, воспользовавшийся минутной паузой, диктор начал своё сообщение, заставившее мгновенно умолкнуть даже самых крикливых:
«Полностью публикуем депешу Москвы советскому послу в Праге: «Первое: на вопрос Бенеша, окажет ли СССР, согласно договору, немедленную и действительную помощь Чехословакии, если Франция останется ей верной и также окажет помощь, можете дать от имени Правительства Советского Союза утвердительный ответ.
Второе: такой же утвердительный ответ можете дать и на другой вопрос Бенеша, — поможет ли СССР Чехословакии, как член Лиги наций, на основании статей 16-й и 17-й, если в случае нападения Германии Бенеш обратится в Совет Лиги наций с просьбой о применении упомянутых статей.
Третье: сообщите Бенешу, что о содержании нашего ответа на оба его вопроса мы одновременно ставим в известность и французское правительство».
Рядом с лакированным квадратом репродуктора появилось возбуждённое лицо человека с седыми усами. Все сразу узнали в нём начальника станции. Высоко держа шляпу, он крикнул:
— Теперь Даладье некуда деваться. Слава Москве! Сталину на з дар!
И толпа дружно прогремела:
— …здаррр!.. здаррр!..
— Нас предают в Лондоне!
— Нас предают в Париже!
— Мы хотим защищаться!
— Пусть нам дадут оружие!
— Пусть нам дадут оружие, мы будем защищаться!
Опираясь о плечо начальника станции, на подоконник взобрался такой же седоусый человек и, потрясая кулаком, прокричал:
— Мы будем защищать Чехию, мы будем драться за республику. Пусть нам дадут оружие! — Он кричал по-немецки, он был немец. Его знали тут все. Толпа ответила ему радостным приветствием.
Но вот в толпе послышался смех, громкий, истерический. Он был так пронзительно громок, что его услышали во всех концах площади, и словно мгновенный испуг заставил всех затихнуть.
Хохот оборвался и сменился задыхающимся воплем:
— Защищаться?.. Одним против всех — против Гитлера, Чемберлена, Даладье, против всей сволочи всего мира? Нет, это наш конец.
Кричавший так же истерически-громко разрыдался.
Прежде чем толпа успела выразить своё отношение к этому неожиданному заявлению, на балконе станции появился Гарро.
Его встретили пронзительными свистками, единодушным криком:
— Долой Францию!.. Позор французам!
Гарро стоял бледный, вцепившись в перила, и ждал, когда стихнут крики. Наконец ему дали говорить.
— Друзья мои, чехи и немцы, я вместе с вами кричу: позор! Позор предателям чести Франции, позор изменникам слову! Но клянусь вам словом солдата: Франция не виновата в этом позоре. Виноваты те, кто предаёт её в целом так же, как каждого из вас. Ваш позор — позор всех честных французов, ваше несчастье — несчастье Франции. — Гарро перегнулся через перила и, казалось, готов был прыгнуть в толпу. Он с возрастающим возбуждением прокричал: — Старый французский солдат, сражавшийся рядом со многими из вас за честь Франции и за свободу вашей республики, я хочу сохранить право называться французом, хочу сохранить право на ваше рукопожатие — я буду с вами до конца, что бы ни случилось, хотя бы сам Даладье пришёл сюда вместе с Гитлером. Моя пуля будет первой, которая пронзит грудь ренегата. Клянусь вам, друзья мои, тысячи французов станут в ваши ряды, как они стали недавно в ряды бойцов Испанской республики, вопреки воле наших продажных и глупых министров. Да здравствует незыблемая дружба наших великих народов, да здравствует верность и честь! — Он отогнул лацкан своего пиджака и, показывая толпе вдетую в петлицу розетку почётного легионера, крикнул: — Пусть это будет залогом моей верности клятве, которую я даю сейчас Чехословацкой республике. — С этими словами он отколол красную розетку, поднёс к губам и бросил в шляпу. За нею зелёную ленточку с пальмовыми ветвями — знак военного креста, а там следующую и следующую — все ленточки своей разноцветной колодки. Он поднял шляпу над головою, чтобы её видели все. — Я возвращаю это правительству Франции как знак презрения к нему.
Через минуту он появился на крыльце. Сотни рук тянулись к нему с выдернутыми из петлиц ленточками французских орденов. То были боевые ордена, заработанные чешскими солдатами на полях сражений Европы. На глазах некоторых стояли слезы, но они все же бросали свои ленточки в шляпу Гарро. Красные, зелёные, бело-синие.
Гарро глазами отыскал в толпе Кропачека и подошёл к нему через расступающуюся толпу.
— Прошу вас как французского консула принять это.
И он высыпал содержимое шляпы к ногам ошеломлённого чеха.
Несколько мгновений толстяк смотрел на разноцветную кучу, закрывшую носки его башмаков, потом в испуге отступил.
— Что вы, что вы, господа!.. Я не могу, я никак не могу… Господа, я слагаю с себя обязанности консула Франции… Я не могу, никак не могу, господа, исполнять эти обязанности… Представлять господина Боннэ и прочих?.. Нет, господа!
Он снял шляпу и поклонился толпе. Толпа аплодировала.
Внезапно шум смолк. Все лица обратились к одной из улиц, выходивших на площадь. Оттуда слышался ритмический шаг идущих в строю людей. И тут же снова заговорил репродуктор:
«Гитлер призвал полтора миллиона резервистов». И все.
Слышалась дробь тяжёлых шагов из улицы: рррах, рррах, рррах, рррах…
Словно аккомпанемент к сообщению радио.
Рррах, рррах…
Вот достойный ответ проклятому крикуну Гитлеру: он ещё только призвал своих башибузуков, а чешские солдаты уже подходят к границе!
