проговорил Гаусс.
Отто молча стоял у окна. Время от времени он вынимал часы; нажав репетир, подносил их к уху. Сыграв куплет из наивной старой песенки, часы мелодично отзванивали положенное число ударов. Час… час тридцать… два… два тридцать…
По мере того как время подходило к трём, Отто чаще вынимал часы. Он зажал их в руке, с трудом сдерживая её дрожь.
В три без десяти раздался стук в дверь. Караульный офицер сказал Отто на ухо, что на Маргаретенштрассе появился полицейский броневик.
Отто кивнул, словно знал это и без офицера. Перескакивая через несколько ступенек, он сбежал с лестницы.
— Отоприте! — крикнул он солдатам у входа.
В дом вошли эсесовцы. Они двигались уверенно, как если бы расположение комнат было им заранее известно.
В кабинете продолжали совещаться, когда отворилась дверь и в ней появился бригаденфюрер СС. На его щеке ярко белел шрам в виде двух сходящихся полумесяцев. Именно в этот момент на столе Гаусса звякнул телефон; гестаповец взял трубку, вежливо отстранив руку хозяина.
— Все готово, господин группенфюрер… Да, да, уже сделано… Слушаю… Будет исполнено, господин группенфюрер! — Гестаповец повернулся к генералам: — Вам придётся проследовать за мной на заседание к одному важному лицу. Всего несколько минут ожидания, господа, пока будут поданы машины…
Через четверть часа Отто стоял у окна кабинета и, прислонившись лбом к стеклу, смотрел на улицу. Он видел, как к дому подъезжали автомобили. Шторки в них были опущены.
Отто видел, как сопровождаемые эсесовцами участники совещания один за другим садились в машины. Дверцы захлопывались, и машины исчезали во тьме.
Отто опустил штору. Не зажигая света в тихих комнатам, прошёл в столовую. Нащупал дверцу буфета и вынул бутылку…
Маргаретенштрассе опустела. В холодном сумраке жались у подвальчика молочной робкие тени. Их никто теперь не гнал. Хвост очереди нарастал.
Ждать открытия лавки оставалось недолго: каких-нибудь три часа.
4
Двое суток Отто не появлялся дома. Если генералу Швереру удавалось поймать его по телефону, Отто отговаривался крайним недосугом и вешал трубку. Ночевал он у Сюзанн.
Беспокойное любопытство грызло Шверера. Он просматривал газеты опытным глазом человека, привыкшего читать между строк смысл сводок, не изображённый печатными знаками. Повидимому, наци собирались преподнести какое-нибудь новое достижение. Военная печать трубила об успехах в строительстве вооружённых сил империи. Все было неопределённо. Но Шверер готов был поклясться: надвигались большие события. А он оставался в стороне и был попрежнему забыт. Ни одного визита, хотя бы телефонный звонок кого-нибудь из прежних друзей. Ничего! Как будто он виноват в этой нелепой китайской истории.
Преодолевая самолюбие, он пытался вызвать по телефону кое-кого из служащих военного министерства. Одних нельзя было поймать, телефоны других просто не отвечали. Наконец, и это самое неприятное, люди помельче, до которых он докатился, довольно откровенно торопились отделаться от Шверера. Он понял, что теряет остатки своего достоинства в глазах этой шушеры.
Шверер лёг спать, так ничего и не добившись.
Около часа ночи его поднял телефонный звонок. Автомат настойчиво посылал сигналы в темноту. Шверер спросонок не мог найти выключатель. Наконец снял трубку. В ней послышался голос Пруста. Дружески просто он просил разрешения посетить Шверера.
— С восьми утра к твоим услугам, — сухо ответил Шверер.
— Было бы удобнее сейчас.
Искушение назначить свидание именно завтра, вопреки просьбе Пруста, было велико. Но Шверер быстро оценил многозначительность ситуации: Пруст просит о свидании глубокой ночью. Это неспроста. Шверер злорадно улыбнулся трубке и согласился на свидание немедля.
Что могло случиться?
Что бы ни случилось, Пруст нуждался в нём, осмеянном «авторе сумасбродных проектов».
Шверер торопливо одевался. Он не желал предстать перед Прустом в мятой пижаме. Он, конечно, не станет надевать парадный мундир, но рабочая тужурка с ленточкой в петлице все же нужна. Когда войдёт Пруст, Шверер будет сидеть за письменным столом над рукописью «Марша».
Но все произошло не так, как представлял себе Шверер. Пруст появился уже через несколько минут и застал Шверера в генеральской тужурке, но ещё в полосатых панталонах пижамы.
Не обращая внимания на хмурый вид хозяина, Пруст дружески расспрашивал о семье. Его интересовало здоровье фрау Эммы, работы Эгона, карьера Отто, ученье Эрнста… Ах, он давно уже не учится? Вот как! Бросил? Напрасно. Мальчику нужно было получить диплом.
Скупо отвечая на вопросы гостя, Шверер не стремился подогреть неожиданный интерес того к делам семейства. Все его внимание было сосредоточено на том, чтобы в потоке слов, являющихся не чем иным, как артиллерийской подготовкой, не прозевать выстрела, означающего начало атаки.
И вот Пруст, словно невзначай, спросил, как подвигается разработка плана восточного похода, скоро ли будет окончена рукопись «Марша». Тут-то Шверер своим острым носом и угадал начало атаки. Несколько усилий с его стороны — и гостю пришлось выложить главное. Спасая собственные головы и головы остальных участников ночного совещания, Гаусс и Пруст должны были поклясться, что отныне самым серьёзным образом займутся вопросами подготовки большой войны, войны против России! Да, да, войны, которую они ещё неделю тому назад считали преждевременной и называли «свинячьим бредом Гофмана — Шверера».
Шверер был так поражён, что даже не выразил радости. То, что выглядело простым и ясным на страницах «Марша», представилось теперь таким бесконечно большим и сложным, что ему показалось, будто под этим грузом подгибаются его колени. Он ощутил непомерную тяжесть. Хотелось сесть и не шевелиться.
А Пруст сказал:
— Завтра же поедем к главнокомандующему. Нужно тебя представить. Ты увидишь: иногда он производит впечатление совершенно нормального человека. К тому же он не любит вдаваться в детали. У него главное — масштаб. Остальное он предоставляет нам. Глядя на него, я начинаю думать: и не лучше ли, когда во главе дела стоит ефрейтор?
Пруст собрался уже уходить, когда Шверер решился, наконец, задать вопрос, волновавший его все эти дни.
— Послушай, Берни, — его голос был при этом почти вкрадчив, — ты не знаешь, что случилось с Гауссом?
— А что?
— Куда он девался?
— Он… получил новое, очень важное задание.
— Ты что-то хитришь, Бернгард, — и Шверер шутливо погрозил пальцем.
Пруст раздул усы, и на его лице отразилось искреннее недоумение:
— Я тебя не понимаю, Конрад.
— Так вдруг не исчезают из-за нового назначения.
Пруст громко расхохотался:
— Кажется, я тебя понял. Неужели же ты вообразил?..
— Был слух…
— Не воображаешь же ты, что между ними может пробегать чёрная кошка? Так, маленький серый котёнок! Различное толкование одной и той же идеи.
— Я не вполне понимаю…
Пруст вернулся к креслу и, откинувшись в нём, сцепил пальцы на животе.
— Если ты действительно понимаешь не все до конца то пожалуй, лучше сейчас же поставить точку над
