Через полчаса мы уже знали политические физиономии всех присутствующих и в том числе Видкуна Хеккерта. Именуя себя чуть ли не «потомственным последователем демократических традиций Запада», он был менее всего склонен защищать эти традиции. Его «демократизм» не помешал ему отлично ладить с немцами, при которых он продолжал занимать доставшуюся ему после отца должность кассира местного ломбарда. Он утверждал, что вынужден был склониться перед силой; борьба с нею была бы, по его словам, напрасна и привела бы только к бесцельным жертвам.
Всё в этом старике было ясно Кручинину и мне. После того как общительный Хьяльмар изложил историю своего брата и пастора и сообщил им в свою очередь всё, что успел узнать о нас, он поделился с Видкуном планом доставки нас на острова. Ни он, ни кто-либо другой здесь не могли подозревать истинной цели этой поездки. Все они считали её данью простой любознательности. К туристам тут привыкли, и желание русских посетить острова не могло вызвать удивления.
К стыду моему, только тут, когда все были уже хорошо знакомы друг с другом и план завтрашней поездки выработан, я заметил, что среди присутствующих нет рыжего проводника Кнуда Ансена. Как мы могли забыть о человеке, который привёл нас сюда! Я тотчас спросил о нём хозяина.
— Вас привёл молодой Ансен? — удивлённо и с оттенком недовольства спросил старший Хеккерт. От меня не укрылось, что при этом он многозначительно переглянулся с пастором и даже, кажется, подозрительно оглядел нас, словно мы утратили в его глазах доверие.
В комнате воцарилось неловкое молчание.
— Почему это вас удивляет? — спросил я.
— Удивляет? — Видкун пожал плечами. — Там, где речь идёт об этом парне, ничто не может удивить… Впрочем, после того что мы видели при гуннах, для нас, вероятно, не существует уже ничего удивительного.
— Тем не менее вы… — начал было я.
— Я объясню вам, что хотел сказать брат, — вмешался шкипер. — Молодой Ансен не пользуется у нас хорошей репутацией.
— Вот как?
— Бродяга и бездельник, — пробормотал Видкун. — До войны он не работал а всё вертелся около богатых туристов, прислуживая им. Я не тороплюсь подавать ему руку.
Шкипер хотел что-то сказать, но, увидев входящую хозяйку, многозначительно умолк и, улучив минуту, шепнул мне:
— Кнуд — племянник нашей хозяйки.
— Худшее, что может быть в таком деле, — потерять надежду на возвращение заблудшей овцы к пути, предуказанному всевышним, — негромко произнёс пастор.
В комнату вошла хозяйка с горячим грогом. Следом за нею шёл Кнуд.
Хозяйка поставила на стол напиток и опустила фартук, которым держала горячий кувшин. При этом что-то выскользнуло из кармана фартука и со стуком упало на пол. Она поспешно подняла упавший предмет и, протянув его племяннику, с интересом, смешанным с беспокойством, спросила;
— Что это?
В её руке был кастет. Хромированные кольца ярко блеснули.
— Где ты взяла? — спросил хозяин и протянул было руку к кастету, но Кнуд опередил его и нетерпеливо вырвал у тётки оружие.
— Когда я опускала ужин в карман куртки Кнуда, этот предмет был там. Я вынула его, чтобы посмотреть. Никогда не видела такой штуки. Что это такое? — повторила она вопрос племяннику.
Взоры всех присутствующих с любопытством обратились к Кнуду и к блестевшему у него в руке кастету.
— Зачем это у тебя? — с беспокойством спросила хозяйка у племянника. — Ты нашёл это, ты только сейчас нашёл это, правда?
Как будто она хотела убедить остальных в том, что её племянник не мог получить эту штуку от немцев.
— Да… только сейчас.
— Конечно, — сказал пастор. Подумав, кивнул и повторил: — Конечно.
Кнуд посмотрел на него с благодарностью. Он видел, что остальные ему не верят.
А пастор, словно задавшись целью выручить его из затруднительного положения, взял кастет из рук Кнуда и, внимательно рассматривая его, сказал:
— Да, да, немецкая штучка. До их прихода здесь, наверно, не водилось таких вещей. Они были тут не нужны. Не правда ли? А помните? — он обернулся к продолжавшему сурово молчать Видкуну
— Помните, когда они впервые пустили их в ход?
В знак того, что помнит, кассир молча опустил тяжёлую голову. Пастор пояснил нам:
— Когда гунны пришли сюда, жители, естественно, хотели спасти от них свои ценности. Они пошли к ломбарду, чтобы выкупить свои заклады. Целый приход собрался тогда у дверей ломбарда. Длинная очередь людей — мужчины и женщины. Может быть, первая очередь, какую здесь видели. Много раньше, чем они стали обычными у мясных лавок и булочных. Люди хотели спасти своё достояние. Но ломбард уже не возвращал вкладов. Гунны наложили на них лапу. Видкун Хеккерт сидел в своём окошечке и вместо часов, цепочек и колец выдавал людям отпечатанную гуннами прокламацию. А когда толпа, к которой присоединились уже люди со всей округи, стала рвать прокламации и угрожала силою взять своё, на сцене появились молодчики, купленные немцами. Вот тогда-то здешние люди и узнали впервые, что такое кастет. Помните?
— Как вы думаете, — спросил его пастор, — удалось гуннам увезти то, что они награбили в вашем ломбарде?
Видкун в сомнении покачал головой:
— Этого я не знаю.
Видкун поднялся, пристально поглядел на Кнуда и, резко отвернувшись, пошёл к выходу. Какая-то тяжёлая струя мрачного недоверия и уныния тянулась за его большой сутулой фигурой. Словно холодное дыхание подозрения растекалось по комнате. Яркий свет лампы перестал мне казаться уютным и ласковым и лица в нём стали казаться зеленовато-бледными, точно обрели вдруг прозрачность мертвецов.
2. УБИЙСТВО НА «АННЕ»
Мы ещё сидели за завтраком, когда в гостиницу явился Кнуд Ансен. Он был прислан шкипером, чтобы показать нам дорогу к пристани и доставить на «Анну» продукты, приготовленные хозяином гостиницы для нашего путешествия.
— Снова решили стать моряком? — спросил я Кнуда.
Ансен беззаботно рассмеялся:
— Да, нанялся матросом на «Анну». Трудно было совместить то, что вчера о нём говорилось, с ясным и, я бы сказал, чистым образом проводника. Но, с другой стороны, трудно предположить, чтобы все его знакомые и родственники ошибались. Я не мог найти объяснения этому странному психологическому явлению. Кручинин же, как мне казалось, не задумывался над такими незначащими пустяками и продолжал с хозяйкой беседу о местных песнях, которые его очень заинтересовали. Он даже заставил немолодую женщину пропеть нам надтреснутым голосом две или три народных песни.
Кручинин спросил у Кнуда: не знает ли и он, каких-нибудь песен? Великан на минуту сдвинул брови соображая, по-видимому, что лучше всего спеть, и запел неожиданно чистым и лёгким, как звон горной реки, баритоном. Он пел о море, о горах, о девушках.
— Вы любите песни? — спросил он, окончив.
— Да, — сказал Кручинин, — Я люблю песни и… собираю их везде, где бываю.
При этом неожиданном заявлении я с трудом удержал выражение удивления, готовое появиться на моём лице. Я впервые слышал, что мой друг является любителем и собирателем фольклора.
