— Наш пастор тоже собирает песни и сказания, — сказал хозяин, он даже записывает их на эдакий аппарат. Я забыл, как он называется.
— Он здесь, — сказала хозяйка. — Я его спрятала. Думала: может быть, и из-за него могут быть неприятности.
— Неси-ка, неси его! Пускай гости посмотрят, — сказал хозяин.
Через десять минут перед нами стоял фонограф вполне современной конструкции с приделанным к нему футляром для запасных дисков. Запись велась на целлюлоид или похожий на него прозрачный материал и позволяла тут же воспроизводить её на том же аппарате переключением одного рычажка.
— Умная штука, — сказал хозяин.
— Наверно, очень дорогая, — уважительно заметила хозяйка и фартуком смахнула с футляра пыль.
Кручинин поставил несколько дисков, внимательно прослушал.
— Нужно будет попросить разрешения пастора воспользоваться этим аппаратом, — сказал он.
— Сейчас вы его увидите, — сказал Кнуд Кручинину, — он, наверно, уже на «Анне».
— На «Анне»?! — удивился мой друг.
— Он решил воспользоваться этим рейсом, чтобы побывать на островах.
— Ах, вот что! Подбирается приятная компания.
— Если не считать проклятого Видкуна, — пробормотал Кнуд.
— Как, и кассир тоже?
— Кажется, да.
К пристани мы шли тихими улицами. Стук наших подкованных ботинок о гранит мостовых чётко разносился между тесно сошедшимися домами. Встречные здоровались с нами приветливо, словно мы были давнишними друзьями. Может быть, действительно, весь городок уже знал, что мы русские? И это радушие относилось не столько к случайным туристам, сколько к великому народу, представителями которого мы тут невольно оказались.
Я издали заметил у пристани приземистый зелено-белый корпус «Анны».
На борту нас уже ждали шкипер и пастор. Кассир, заложив руки за спину и ссутулив плечи, медленно прохаживался вдоль пристани.
Увидев, что мы отваливаем без него, я спросил:
— Разве вы не едете с нами?
Он скорчил гримасу отвращения и угрюмо пробормотал:
— Есть на свете люди, от которых хочется держаться подальше, — при этом его мутные, злые глаза уставились на Ансена.
Море было спокойно. «Анна» бойко прокладывала себе путь, расталкивая крутыми боками льдинки, размягчённые весенним солнцем.
К месту назначения — южному острову архипелага — мы подошли в сумерках. Нам нужно было поскорее отделаться от своих спутников, чтобы, не теряя времени, заняться отысканием следов опасного гитлеровского агента, известного нам под именем Хельмута Эрлика. Во что бы то ни стало нужно было обезвредить его, прежде чем ему удастся найти надёжную нору, в которой он сможет отлежаться до возможности возобновить свою смертоносную деятельность. Под первым попавшимся предлогом мы, закинув за спину мешки, покинули судно и ушли в глубь острова.
Убедившись в том, что разыскиваемого нами преступника на острове нет и что следы его говорят о возвращении на материк, мы повернули назад.
Первые, розовые блики зари уже неуверенно вздрагивали на далёких, плывших у горизонта, облаках, когда мы подошли к берегу. Мы старались идти как можно тише, чтобы не разбудить спутников, но каково было наше удивление, когда, выйдя из-за последней скалы, отделявшей нас от фиорда, совершенно ясно услышали довольно громкие голоса, доносившиеся с бота. Кручинин остановился и сделал мне знак последовать его примеру. Мы замерли, безмолвные и невидимые с судна. Прислушались.
С «Анны» доносились два голоса. Мы узнали голоса Кнуда и шкипера. Они о чём-то спорили. Сначала мы не могли разобрать взволнованно сыплющихся слов, по-видимому, очень возбуждённого Кнуда. Шкипер отвечал редко и более спокойно.
— Ты глуп, Кнуд Ансен. Молод и глуп, говорю я тебе. Бог знает, что ещё выйдет из вашей затеи, — заключил шкипер. — Один бог знает.
Голоса смолкли. Спор не возобновлялся. Кручинин поманил меня и, нарочито громко ступая по прибрежной гальке, направился к судну. Придя на него, мы увидели, что Ансен сидит возле люка, ведущего в крошечную каютку. Шкипер лежал в каютке. Очевидно, потому его голос и доносился до нас не так громко. Хотя мы с Кручининым старались приблизиться так, чтобы нас было слышно издалека, оба они, по- видимому, были настолько заняты своими мыслями, что заметили нас лишь, только когда мы подошли к самому берегу. Какая-то излишняя суетливость чувствовалась в их движениях, когда Кнуд спускался в шлюпку, чтобы снять нас с острова, а шкипер подавал ему вёсла и отвязывал шлюпку от кормы бота.
После завтрака мы для вида совершили ещё одну небольшую прогулку по острову в обществе пастора и шкипера. Около полудня вернулись на «Анну» и отправились в обратный путь к материку.
На этот раз нам сопутствовал лёгкий, норд-вест, и шкипер Хеккерт показал высокое искусство управления в ледовых условиях парусным ботом без помощи мотора. Только подходя к дому, шкипер запустил мотор, и «Анна», задорно постукивая нефтянкой к полуночи пришвартовалась у знакомой нам пристани. Мы распрощались со спутниками и отправились в свой «Гранд-отель».
Не скажу, чтобы мы возвращались в хорошем настроении. Кручинин выглядел совершенно спокойным, но я знал, что в душе его свирепствует шторм. Вся наша поездка оказалась напрасной, нам предстояло вернуться ни с чем.
Именно с этой мыслью мы улеглись спать, с нею же приветствовали и заглянувшие к нам наутро яркие лучи весеннего солнца.
— Сходи за Ансеном, — довольно мрачно сказал мне Кручинин. — Пусть соберёт все что нужно для обратного похода через горы.
— Когда пойдём? — спросил я.
— Как только он будет готов… Нам тут делать больше нечего.
Не в очень весёлом настроении уселись мы в кухне около пылающего камелька, подтапливаемого старыми ящиками, и еле-еле поддерживали беседу с хозяином, по-видимому, не замечавшим нашего дурного настроения.
Внезапный стук в дверь прервал нашу беседу. В кухню вбежал Видкун Хеккерт. Бледный, растерянный, едва переступив порог, он без сил упал на стул.
Прошло немало времени, пока он успокоился настолько, чтобы более или менее связно рассказать нам, что привело его в такое состояние. Оказывается, ночью, услышав стук мотора «Анны», он пришёл на пристань, но нас уже не застал. Не было на «Анне» и пастора. Шкипер и Кнуд укладывались спать. Несмотря на то что присутствие этого малого было ему в высшей степени неприятно, даже, он сказал бы, противно, Видкун решил остаться на «Анне», чтобы кое о чём потолковать с братом. Они выкурили по трубке и велели Кнуду сварить грог. Грог хорошо согрел их, и они улеглись. И, чорт побери, благодаря грогу, они спали так, что Видкун разомкнул веки только тогда, когда солнце ослепило его сквозь растворенный люк. Вскоре Видкун сошёл на берег вместе с зашедшим за ним пастором. Они пошли было в город, но пастор вспомнил, что забыл на «Анне» трубку, и вернулся за нею. Прошло минут десять — пастора всё не было. Видкун пошёл обратно к пристани. Придя на «Анну»… Да, да, не больше пятнадцати минут прошло с тех пор, как они с пастором покинули «Анну», и вот теперь, вернувшись на неё…
Кассир прервал рассказ и отёр со лба крупные капли пота. Широко раскрытыми, неподвижными глазами он уставился на стоящего перед ним Кручинина, который спокойно его разглядывал. Под этим взглядом лицо кассира делалось всё более бледным и кожа на нём обвисала безжизненными серыми складками. Только под скулами мускулы вздувались тугими желваками, когда он делал усилие, чтобы не дать своим челюстям снова лязгнуть. С отчаянием Видкун сцепил пальцы вытянутых рук и хрипло выдавил из себя:
— ….когда через четверть часа я вернулся на «Анну», Хьяльмар был мёртв…
Сказав эти слова, Видкун разомкнул руки, и его большие жёлтые ладони обратились к Кручинину,
