из которого взята верёвка повешенного?
Сам Грачик задался целью выяснить, принадлежал ли золингеновский нож Круминьшу, был ли у Круминьша блокнот с такою же бумагой, на какой писалось его последнее письмо; имелись ли у Круминьша химические карандаши и, наконец, имел ли Круминьш пистолет «браунинг» или «вальтер». Грачик полагал, что ответить на эти вопросы может Силс. Ведь с Силсом Круминьш прошёл обучение и подготовку к диверсии, а затем нелёгкий очистительный путь раскаяния и явки. Вместе с Силсом Круминьш испытал радость народного прощения и искупительного труда на советской земле. Такой путь не мог не сблизить этих людей. Об их близости могли свидетельствовать и слова предсмертного письма Круминьша, если бы… если бы Грачик не подозревал тут подделки.
Грачик с интересом вглядывался в сидевшего перед ним коренастого блондина с крупными чертами лица. Все было ясно Грачику в этом лице. Все, кроме глаз. Глубоко сидящие под выпуклыми надбровиями, они своею серо-голубой холодностью противоречили открытому выражению лица. Взгляд их становился чересчур насторожённым, когда обращался на собеседника. При этом Сивс старался избежать встречного взгляда.
По словам Силса, ни у него самого, ни у Круминьша не было оружия. Все, чем их снабдили при отправлении на диверсию, они сдали советским властям. Заявив это, Силс пожал плечами. Словно сам вопрос Грачика казался ему странным. Силс сидел, положив на стол крепко сжатые кулаки сильных рук, и исподлобья глядел куда-то мимо уха следователя.
— А Круминьш не мог достать оружие без вашего ведома? — спросил Грачик.
Силс продолжал смотреть в сторону и не отвечал. Грачик терпеливо повторил вопрос.
— Не мог, — нехотя ответил Силс.
— Вы уверены?
— Именно.
— Почему вы так уверены?
Вместо ответа Силс снова пожал плечами.
— Он мог спрятать оружие перед явкой к нашим властям; утаил это от вас… — настаивал Грачик. А взгляд Силса все тяжелел, глаза его делались свинцово-серыми.
— Нет. — Силс произнёс это слово так, словно выложил на стол перед Грачиком чугунную гирю. — Мы ничего не утаили. Именно ничего не спрятали… Ни он, ни… я.
— В вашей-то искренности, я уверен.
Силс опустил глаза и кивнул головой.
Грачик положил перед ним нож, полученный от старого рыбака.
— Вот нож Круминьша… — сказал он так, будто не сомневался в этом. Но ему достаточно было увидеть глаза Силса, чтобы понять: Круминьш не имел к ножу никакого отношения. И все же Грачик продолжал: — Значит, запишем: этот нож принадлежал Круминьшу?
И снова раздалось такое же увесистое:
— Нет.
— Ножик ваш?
— Нет.
— И вы никогда не видели этого ножа?
— Именно.
— И не думаете, что Круминьш его у кого-нибудь взял?
— Именно.
— Чтобы очинить свой карандаш, а?
— Нет.
По-видимому, Силс не принадлежал к числу людей с хорошей выдержкой. Вопросы Грачика выводили его из себя, и только природная холодность удерживала от резкости. Но Грачик намеренно настаивал на своих вопросах. Даже при доверии, какое Грачик чувствовал к Силсу, допрос оставался поединком людей, сидевших по разные стороны стола.
— Он должен был написать большое письмо, — продолжал Грачик, а мягкий химический карандаш то и дело тупился.
— Химический? — словно освобождаясь от владевшей им скованности, спросил Силс. — У нас не было химических карандашей.
— Почему?
— Нас учили: химический карандаш расплывается от сырости. Химический карандаш, когда его чинишь, оставляет следы на пальцах… — Силс умолк. Словно ему были неприятны эти воспоминания. Лишь после некоторого молчания добавил своё: — Именно.
— Значит, можно считать установленным, что это не карандаш Круминьша?
— Именно.
— Но у него, наверно, были другие карандаши. Он же писал что-нибудь?
— Только немножко… Вилме.
— Вилме? — переспросил Грачик. — Кто такая Вилма?
— Вилма Клинт, девушка… там. — Силс взмахом руки показал на окно.
Грачик понял, что речь идёт о девушке, оставшейся за рубежом.
— Значит, ей он писал?
— Именно… Только не знал, дошло ли его письмо.
— Значит, Круминьш ничего не знал о Вилме?
— Один раз пришло от неё письмо.
— Все-таки пришло?
— Через Африку и Францию. Переслал кто-то из завербованных в Марокко. Вилма писала: там читали «Циню». И все поняли: кто вернётся сюда, тому не будет плохо. — Силс долго обдумывал следующую фразу. Его молчание наводило Грачика на мысль о неискренности Силса. Наконец, тот сказал: — Вилма писала: она подговаривает одну девушку убежать… сюда.
— Вы полагаете, что Круминьш… хорошо относился к Вилме Клинт?
— Именно, любил.
— И она стремилась на родину? Может быть, они хотели быть вместе?
— Именно хотели, — что-то отдалённо похожее на улыбку на миг осветило черты Силса. Но это подобие улыбки было короче чем мимолётным.
— Он говорил вам об этом? — спросил Грачик, стараясь попасть в простой, дружеский тон. Но Силс, как и часто до того, ответил только молчаливым кивком головы. Лишь после долгой паузы, подумав, сказал:
— Эджин боялся. Если они узнают, что Вилма хочет бежать, ей будет худо… Именно, очень худо. Круминьш очень боялся. И очень ждал Вилму.
— Что же, — тепло проговорил Грачик, — если так, то, значит, Круминьш хотел жить…
— Именно хотел… Потому и уговорил меня явиться. Он не хотел ни умирать, ни сидеть в тюрьме.
— И уж во всяком случае не собирался кончать жизнь самоубийством?
— Именно.
— А как все плохо получилось.
— Именно плохо. — Избегая взгляда Грачика, Силс опустил глаза на свои руки, лежавшие на столе.
— Это не повторится. Можете быть спокойны! — ободряюще сказал Грачик. — Может быть, и у вас есть своя Вилма?
Впервые за всю беседу холодные глаза Силса потеплели, и он не уклонился от испытующего взгляда Грачика.
— Именно, — тихо, словно боясь быть кем-нибудь подслушанным, повторил Силс. И ещё тише: — Инга… Инга Селга.
Он подпёр голову руками и несколько раз повторил: «Инга… Инга…» Когда он поднял голову, Грачик увидел, что губы Силса сложились в улыбку. Лицо принадлежало другому Силсу — не тому, которого Грачик
