молись, сука!», белой тенью растаял в белом же лесном безмолвии, только качнулась пару раз заснеженная еловая лапа.
Тамара Васильевна открыла глаза, потянулась под теплым одеялом, посмотрела за окно в снежную пелену и ощутила Тьму.
Проснулась она с неясным томлением, но осознала, что ощущает Это, только посмотрев в окно.
Подобно тому как дребезжащий звук треснувшего камертона порождает не гармоничное созвучие вторящего ему инструмента, а хаотическую какофонию, так и душа Тамары Васильевны исполнилась смутного беспокойства, странно созвучного с туманной, молочно-белой мутью за окном.
Уже почти месяц Тамара Васильевна с дочкой спокойно и скучновато лечились неизвестно от чего в загородном санатории.
Мама и дочь были молоды и, по нынешним меркам, практически здоровы, хотя последнее время у Тамары Васильевны стало нет-нет да и покалывать легонько под высокой и упругой левой грудью. Это было, впрочем, неудивительно при ее нервной педагогической профессии — Тамара Васильевна работала завучем в одной из школ города. А Надюшу, бывало, по осени беспокоил кашель, память о хроническом бронхите, перенесенном в детстве и практически вылеченном покойным доктором Кацманом…
Муж Тамары Васильевны, майор милиции Виктор Михеевич Рулев, вечно загруженный своими служебными проблемами и уже в течение пяти лет обещающий летом непременно вывезти семью к морю, до поры до времени не замечал тревожных симптомов.
Но после того как однажды утром, во время завтрака, Тамара Васильевна, неожиданно побледнев, выронила чашку и схватилась за сердце, майор молча встал из-за стола и позвонил своему школьному другу Ролику.
Родик, со временем выросший в Родиона Матвеевича Гольца и ставший главным врачом санатория «Лесные сосны», молча, внимательно выслушал Рулева, посопел в трубку и сказал: «Угу», что означало понимание, согласие и сочувствие.
С этого самого утра потянулись для Тамары Васильевны и Нади долгие санаторные дни, похожие один на другой, разнообразящиеся лишь процедурами и визитами в санаторную библиотеку, имевшую богатую подборку фантастики, до которой мама с дочкой были большие охотницы.
Доктор Родик знал своё дело, и скоро рассосалась, пропала ледяная иголочка в груди Тамары Васильевны, а Надя перестала привычно покашливать в кулачок.
Неспешное течение дней действовало расслабляюще. Тамара Васильевна, обычно тщательно следившая за своей фигурой, даже поправилась на пару килограммов.
И вдруг, пробуждаясь в хмурое утро из неясного сна, в котором мужская рука перебирала пряди ее волос, оставив мягкую, сладкую истому внизу живота, молодая женщина услышала дребезжащий звон разбитого камертона, почувствовала его темную вибрацию в своем теле.
И поэтому, прогуливаясь в парке после обеда, она ничуть не удивилась, увидев покатившую к въездным воротам неприметную «шестерку» и двух появившихся из нее людей в милицейской форме. Оглядевшись по сторонам, менты безошибочно направились к ней.
— Что-то случилось с Витей? — непослушными холодными губами спросила она у того, который был помоложе, — интеллигентного вида очкарика.
Любитель-душегуб Коля Гусев дернул плечами в неловко сидящей на нём форме и обворожительно улыбнулся.
— Ну, что вы, Тамара Васильевна. Виктор Михеевич в полном здравии. Просто он попросил доставить вас и Надю домой.
«Слава богу!» — подумала она. ПОДУМАЛА, а не ПОЧУВСТВОВАЛА! При виде улыбчивого юнца с пустыми глазами и его угрюмого спутника звенящая тьма внутри неё не пропала, а, наоборот, натянулась мучительно дрожащей струной.
«Почему я их не знаю?» — удивилась Тамара Васильевна, знакомая практически со всеми сотрудниками мужа.
Неожиданно для самой себя она очень неинтеллигентно спросила:
— А документы у вас есть?
— Конечно, — ответил страшноглазый мальчишка.
— Разумеется, — подтвердил угрюмый.
Но оба никаких документов не предъявили, продолжая внимательно и как-то отстраненно смотреть на молодую женщину. Тамара Васильевна подумала о том, что в городе её ждет муж, и решилась. Она быстро собрала вещи, разыскала Надю, вместе с другими детьми лепившую снеговика в дальнем углу парка, и, не застав в кабинете Гольца, запиской предупредила его о своём отъезде.
Потом спустилась по заснеженным каменным ступеням к машине, ведя за руку Надю, сопровождаемая двумя милиционерами, заботливо несущими её сумки.
Всю дорогу до города странные менты молчали и только голосок без умолку болтавшей Нади нарушал гнетущую тишину. Сидящая с дочкой на заднем сиденье Тамара Васильевна чувствовала растущее беспокойство, а когда машина, не доезжая до города, свернула на глухую лесную дорогу, беспокойство перешло в панику.
— Куда мы едём? — дрожащим голосом спросила женщина в пустоту. С таким же успехом она могла спросить об этом саму себя.
— Ну, чё, Гусь, давай вмажемся, что ли, а то меня уже кумарит. — Угрюмый достал из нагрудного кармана одноразовые шприцы и какие-то ампулы. Оба «мента» привычными движениями закатили рукава форменных курток.
— Я всё расскажу мужу, — уже все понимая, проблеяла непослушным голосом Тамара Васильевна.
Молодой обернулся, и женщина, холодея, увидела, что глаза его больше не были пустыми. В них, точно ноги повешенного, дергалось и плясало БЕЗУМИЕ.
— Раздевайтесь. Обе, — вежливо по просил он.
— Ч-что? — не веря своим ушам, переспросила Тамара Васильевна. А Надя ничего не спросила, только смотрела, широко открыв глаза.
— Раздевайтесь, дырки ментовские, — страшно прошептал молодой.
И тогда Тамара Васильевна закричала.
Лейтенант милиции Иван Крутов был, в общем-то, совершенно нормальным русским парнем.
Сколько он себя помнил, желание стать милиционером и верно служить России всегда сочеталось у него со стремлением красиво жить и иметь большие деньги.
После армии он подал заявление в школу милиции. Там он быстро понял, что первая часть его мечты — самоотверженное служение Отечеству — вполне реальна, что касается части второй… Смешная ментовская зарплата и теряющаяся где-то в необозримой перспективе комната в общежитии — вот и все атрибуты шикарной жизни, на которые он мог рассчитывать.
В то же время Иван видел, как совсем рядом, за прозрачной, эфемерной, но непреодолимой стеной, кипел тёмными страстями другой мир, в котором шикарные иномарки, мобильные телефоны, витые золотые цепи с тяжелыми крестами были не роскошью, а обычными, повседневно необходимыми вещами. Для обитателей этого параллельно-перпендикулярного мира дорогой, сверкающий огнями в ночи ресторан был местом, где можно пожрать, а девушки — боже, какие у них были девушки! — всего лишь средством для снятия стресса.
— Не касайся прозрачной стены между мирами, — внушали лейтенанту Крутову педагоги в школе милиции.
— Не переходи эфемерную грань, — грозили пальцем старшие товарищи по отделению.
А сами переходили, сами касались! И ещё как касались! Иван видел, как другие менты ныряли в тот, другой мир, какое-то время плавали там легко и свободно, а потом выныривали обратно со сверкающими возбужденно глазами, с оттопыренными карманами. И после каждого очередного возвращения оттуда мундиры их все больше покрывались дерьмом и кровью, а лица все больше напоминали свиные рыла.
Иван Крутов терпел и смотрел на это дело, а потом не выдержал и коснулся. Один раз. Одним
