импотентом, хотя строил из себя мачо.
В общем, муж «красиво руководил», сидя в удобнейшем офисном кожаном кресле, дело никуда не двигалось, издательский дом ничего не зарабатывал: реклама и пиар тихо загибались. Зато однажды супруг, разоткровенничавшись, признался мне, что ему очень нравится его место, так как он больше всего на свете мечтал руководить журналистами… Я тогда обалдела и, чуть не потеряв от удивления голос, сипло напомнила ему, что он не над журналистами поставлен, а над коммерческой службой. На что муж как-то неопределенно промямлил «Ну-у-у, все-таки это издательский дом…».
Ладно, думаю, читатели уже поняли, что коммерческий директор из моего благоверного получился, как из дерьма пуля. Так что, его «заслуга» в кончине издательского дома, думаю, не такая уж и маленькая. Но наш разговор о другом: о том, каково вместе работать мужу и жене. Так вот, я ничего особенно неприятного не ощущала, хотя догадывалась, что за моей спиной много чего болтают. Но мне на это было глубоко наплевать: меня всегда волновало лишь то, что думают обо мне и о моей работе люди, которых я уважаю, которые мне небезразличны. А остальные пусть болтают, что хотят.
Но чем более очевидной становилась мужнина коммерческая несостоятельность, тем менее комфортно я себя чувствовала. Мне становилось неловко, стыдно, как-то неуютно и грустно. И настал день, когда я пожалела о том, что привела его сюда. Ругала себя за глупость и недальновидность. А ведь моя начальница предупреждала, делясь собственным опытом! Но что для нас чей-то опыт? Нужно всегда найти в жизни свои персональные грабли и со всего маху на них наступить. Тогда непременно доходит!
Словом, кончилось тем, что я уволилась. К счастью, найдя другое место. Супруг мой остался в своем мягком кресле, а года через полтора издательский дом в муках и судорогах скончался. Мы с мужем проработали в одной конторе около двух лет. Если бы судьба повернулась так, что вновь пришлось бы решать, работать ли с мужем рядом или нет, я сказала бы твердое «нет». И это, несмотря на то, что мой нынешний супруг — самый лучший и любимый в мире, самый талантливый и умный. Что ж я, ненормальная, что ли, рисковать нашим браком?
Глянцевая политинформация
Наверное, было бы даже странно, если бы в нашей стране в 90-е годы, когда мое поколение было в самом расцвете собственных сил, я ни разу не коснулась политики и всего того, что с ней в нашей жизни было связано. А связано было немало… Я уже писала, что разлом времен пришелся как раз на лучшие годы моего поколения, и получилось так, что в образовавшуюся пропасть свалились многие. Но сейчас хотелось бы поговорить немножко о другом. О том, что я напридумывала тогда в материале на «политическую» тему и почему…
Кто будет патроны подавать?
В сентябре памятного года Таня и Витя сыграли свадьбу. Если вспомнить то время… Всеобщая эйфория начала новой, несомненно, прекрасной жизни… Время надежд и иллюзий. А тут еще — первая страстная любовь. До сих пор, вспоминая все это, Таня волнуется:
— Как бы ни жилось сейчас, тогда было счастье. Это мои лучшие воспоминания…
В 92-м у них родился сын. Имя придумал Витя.
— Конечно, Борис!
Тане больше нравилось имя Алеша, но возражать она не стала. В конце концов, так хочет любимый муж, да и символично: Борис, понимаешь… Прошло два неспокойных года. Прекрасная жизнь пока откладывалась, и Виктор продолжал ходить на митинги, собирал какие-то подписи, часами висел на телефоне, обсуждая с друзьями происходящее. А Таня, всем сердцем сочувствуя его взглядам и полностью их разделяя, все чаще ловила себя на том, что ей на «баррикады» уже не хочется. В драматическом октябре 93-го она рыданиями удержала мужа от участия в уличных боях за демократию.
— Борьке всего годик! — кричала Таня. — Подумай о сыне, обо мне! Там убивают! Что мы будем делать без тебя?
Витя остался дома. Был мрачнее тучи, сутки не отходил от телевизора, выпил полбутылки водки и дважды по тридцать капель валокордина… Когда все кончилось, Витя, наконец, выключил телевизор и сказал жене:
— Если бы все рассуждали, как ты, вцепились в своих мужиков и блажили, то уже сегодня мы опять стояли бы в очереди за хлебом.
— Да мне чихать на всех! — запальчиво кричала Таня. — Ты у меня один. И у Борьки отец — тоже один. И мне плевать на любой строй и любую идеологию, если она потребует от меня жертвы — твоей жизни.
Она лукавила. На самом деле ей вовсе не плевать «на строй и идеологию», поскольку Таня — нормальный человек и не желает ни себе, ни своему сыну быть «винтиком» и стоять в очереди за хлебом. У нее началось раздвоение личности: жена, мама и хранительница очага вышла на «баррикады» против человека с активной гражданской позицией.
…Они по-прежнему любят друг друга и своего сына, вроде бы живут нормальной семейной жизнью. Но разве в нашей стране, вот уже который год с упоением играющей в безумные политические игры, можно отключиться от того единственного, что встало между еще недавно такими счастливыми супругами, — от политики?
«Можно! — убеждает всех и в первую очередь себя Таня. — В голове надо перевести стрелку — и все устроится. Что главное в жизни нормального человека? Семья, дети, их благополучие. Все остальное — от лукавого».
«Нельзя!» — заводится Витя. — «Правильно говорят: не хочешь заниматься политикой — она займется тобой. Как можно жить нормальной жизнью, зная, что в любой момент она оборвется по чьей-то злой воле? А ведь этому можно и нужно противостоять. Хотя бы ради наших детей! В толк не возьму, когда Танька перестала это понимать и превратилась в… (как же не хочется говорить эти слова, но придется)… в курицу, озабоченную только своим курятником. Может, из-за рождения Борьки?»
Не превратилась! А раздвоилась…
Таня и сама считает, что причиной тому — появление на свет сына.
«Рождение ребенка провоцирует переоценку ценностей, уничтожает всю дурь в голове, — размышляет она. — Если, конечно, считать дурью эту нескончаемую Витькину борьбу».
Последние три года Таня работает в риелторском агентстве, и довольно-таки успешно. Туда же пристроила водителем Витю, уже давно потерявшего работу по специальности в пылу политической борьбы. Водитель он хороший, плохо лишь то, что иногда ходит на «жизненно важные» митинги, на которых не может не присутствовать, а они, как назло, происходят в рабочее время. И тогда он отпрашивается со службы. Ради Тани ему идут навстречу, но это ее выводит из себя.
— Как тебе не стыдно! — кричит она на мужа. — Тебя бы уже сто раз уволили, если бы не я. Ты будто не знаешь, какая безработица на дворе!
— Я все понимаю. Но я ведь о тебе думаю, о Борьке. Если ничего не делать, то очень скоро и ты останешься без своей любимой работы, потому что не будет никакой квартирной собственности, никаких
