Не выпуская молоток из рук, он оглядел стойла, грубо прикинул их количество, оценивая, на сколько человек рассчитано помещение. Восемь ячеек, в каждой по два набора цепей. Скотт представил себе самого старшего предка, Джоэла Таунсли Маста, стоявшего у истоков семейной линии, который вел здесь свою тайную жизнь. В одном кожаном фартуке, потея в оранжевом свете горна, он делал свое дело среди умоляющих воплей, стонов и слез.
Под ногой что-то звякнуло — железное кольцо квадратной крышки подвального люка из твердого дерева.
Скотт схватился за кольцо и дернул.
Слишком тяжело. Дверца не открылась и даже не дрогнула.
Он закряхтел в последней попытке, плечевые и поясничные мышцы возмущенно заныли. Крышка неожиданно подалась, взвизгнув старыми петлями, и распахнулась.
Скотт присел, подпирая ее коленом, опустил в темноту зажигалку, но безрезультатно. Высветилась только самая верхняя часть ржавой трубы, отвесно уходившей вниз.
Оттуда пахло сыростью.
Слышалось тихое, но безошибочное журчание воды. То ли подземный колодец, то ли…
Это основано на незавершенной истории, записанной его прадедом, по словам тети Полины.
Впереди в последнем отсеке что-то шевельнулось.
Скотт затаил дыхание, слыша медленный треск, который почти сразу умолк. Поднял зажигалку повыше, будто от этого свет стал бы ярче. Вместо того огонек совсем погас.
Ох, боже!..
Из темноты протянулись руки, проехались метелками из промасленных перьев по лицу, по щекам, по затылку. Крикнуть не удалось. Ладони дотронулись до носа. Скотт хотел их стряхнуть и попал в пустоту, неосязаемую, как паутина. В черноте шарили другие липкие, жадные пальцы, но он, вырываясь, хватал только воздух.
Зажигалка еще в руке. Он чиркнул колесиком, вылетели искры, в тот же миг вокруг замелькали изголодавшиеся лица с пустыми глазницами, с прилипшими к черепам клочками волос, прикованные в стойлах в ожидании дальнейших мук или смерти. Потрескавшиеся губы одновременно открылись, молча произнося его имя.
— Нет, — сказал он, тряся головой.
Неуклюже, слепо побежал, вытянув перед собой одну руку, устремляясь туда, где черное крыло примыкает к дому.
Голоса звучали все громче, Скотт бежал все быстрее, смахивая с себя призрачные прикосновения и по-прежнему ничего не нащупывая.
Глава 41
Оуэн слепо брел по темному лесу, проваливаясь и застревая в снегу. Живот болел, в груди жгло, но он шел неведомо куда, зная только, что надо идти.
На шею легла влажная рука с кислым запахом и острыми обломанными ногтями. Чувствовалось, как кончики пальцев лезут под подбородок, то ли душат, то ли ласкают, тянут назад голову, обнажая горло. Оуэн с воплем оглянулся, но глаза до краев наполнила ночная тьма.
— Оуэн! — Это Ред кричит. — Тащи сюда свою задницу! — Раздался стук, и Ред вскрикнул от боли и неожиданности. — Ох, черт! Что за дерьмо? Мать твою…
Оуэн прорывался вперед, вытянув руки, раздвигая сосновые ветки. Что бы ни было в лесу за спиной, обогнать его нет реального шанса. Не потому, что он хорошо разглядел, даже когда рука стиснула горло, а потому, что знает, и на каком-то примитивном уровне всегда знал, что это такое.
Мужчина.
Мужчина из песни дедушки Томми.
Длинный, длинный дядька в черном…
Он сморщился. Острая ветка больно царапнула щеку, глаза наполнились слезами. Как глупо, как глупо было брать гитару и петь песню дедушки Томми!
Боже милостивый, неужели он вернул его, просто спев песню? Даже не помнится, что его на это толкнуло. На него просто что-то нашло, он, не думая, шел напролом, но…
Издали донесся смех. Оуэн оглянулся, подняв плечи, вгляделся в темноту, из которой вышел. Реда больше не слышно, в данный момент ничего не слышно, кроме грохота сердца и собственного тяжелого дыхания. Горло перехвачено, грудь сжала паника.
Плохо, черт побери. Слишком плохо.
Длинный, длинный…
Ноги ослабли, задрожали, раскисли, колени не работают. Что-то молча приближается сзади из леса, преследует, загоняет глубже в чащу. Куда и зачем?
По спине волнами бежал озноб страха. Вдруг показалось, что с минуты на минуту он полностью утратит контроль над ситуацией. Вспоминая песню, которую пел ему дедушка Томми, Оуэн чувствовал себя перепуганным слабым ребенком, спрятавшимся в коже взрослого мужчины. Кстати, что было с дедушкой Томми, когда он, побледнев и боясь до безумия, пел песню маленькому внуку? Пальцы старого дурака так тряслись, что он с трудом брал верные аккорды.
Кто-то движется в деревьях позади, треща ветками. Оуэн задержал дыхание, невольно издал тихий, жалобный стон. Шум приблизился. Вот оно. Он почти в истерике ощутил внизу живота ужасающую пустоту, будто обмочился или истекает кровью. Справа заскрипели шаги, глухо топоча по снегу.
— Оуэн!..
Ред налетел на него, чуть не сбив с ног, схватил за шиворот, пригнул к мокрому снегу.
— А?
— Присядь! Слышишь? — шепнул он ему на ухо дрожащим голосом. — Замри.
— Ред…
— Я видел, — прошипел тот. — Слышал сукина сына. Вон в тех деревьях.
— Надо убираться отсюда. — Глаза Оуэна выпучились, достигли размеров аквариума, хотя ночь все равно не вместили. — Это не человек.
Ред ничего не сказал, скорчился рядом с ним на снегу, пристально глядя на купы деревьев, откуда они только что вышли. Поднявшийся за спиной ветер подул в ту сторону, и Оуэн подумал: «Ветер разнесет наш запах. Он учует».
Ред крепко толкнул его локтем.
— Туда смотри.
Оуэн заметил у него в руке что-то вроде перочинного ножа, указывающего в глубь чащи.
— Там за склоном, должно быть, поляна. Я огни вижу.
Оуэн глянул и тоже увидел желтые и белые огни, мерцающие за кривыми ветвями, как дешевые украшения. В то же время в лесу возобновился шум, приближалось неуклюжее шарканье. Практически не подумав, он сорвался с места, поймал равновесие, завилял к склону, к свету.
Не оглядывайся. Не оглядывайся.
Снег под ногами почти сразу стал мокрым, глубоким, непроходимым. Позади слышался хрип Реда — более крупный мужчина с трудом прокладывал себе путь. На земле был бы быстрее, мощнее, проворнее, даже в темноте — многолетний опыт профессионального футболиста наделил его внутренней силой.
