Я повернулась к нашему сыну:
— Ты ведь знал, что это пятно не грязь?
— Не НЕ не не не-не
Кевин сполз под стол, уцепившись пальцами за край столешницы и уткнувшись в нее носом. Его глаза поблескивали, и я не ела, но чувствовала его растянутые, крепко сжатые в странной ухмылке губы.
— Кевин, ты понимаешь, что оскорбил ее? А что бы ты почувствовал, если бы тебе сказали, что у тебя грязное лицо?
— Ева, дети не понимают, что взрослые могут болезненно относиться к своей внешности.
— А ты уверен? Ты об этом где-то прочитал?
— Может, не будем портить наш первый совместный вечер? — взмолился ты. — Почему ты всегда думаешь о нем самое плохое?
— С чего ты это взял? — растерялась я. — По-моему, это
— Ну и ну, — сказал ты. — Ты действительно в этом уверена? Это серьезно.
— Я помню, что ты говорил о Кевине и его молчании: мол, он не разговаривал так долго, потому что хотел делать это правильно. Ну, я тоже перфекционистка. И я плохо справляюсь и с НОК, и с материнством. На работе я постоянно беру выходные без предупреждения, и мы выбиваемся из графика, а Кевин просыпается, понятия не имея, кто останется с ним сегодня, его мать или какая-нибудь девчонка, которая непременно сбежит к концу недели. И так, наверное, будет до школы. Может, это даже полезно для НОК. Новый угол зрения, свежие идеи. Может, я слишком давлю на сотрудников.
—
— НЕЕЕЕЕЕ? Не-не,
— Кевин, прекрати! Хватит! Дай маме с папой поговорить...
— НЕ-неее, НЕ-неее!.. Не не-НЕЕЕЕ!..
— Кевин, я не шучу, перестань выть, или мы уходим.
— Не НЕ не, не не, не не,
Не знаю, почему я пригрозила ему уходом, не имея никаких доказательств его желания остаться. Тогда я впервые столкнулась с тем, что станет впоследствии хронической головоломкой: как наказать мальчика с почти буддийским безразличием ко всему, чего его можно лишить.
— Ева, ты просто делаешь еще хуже...
— А как, по-твоему, заставить его заткнуться?
— Не не НЕЕЕ
Я его шлепнула. Не очень сильно. И он был счастлив.
— Где ты этому научилась? — угрюмо спросил ты.
Забавно: это было первым предложением из всего застольного разговора, не переведенное в
Кевин зарыдал. На мой взгляд, поздновато. Его слезы меня не тронули. Я не стала его утешать.
— Все смотрят на нас, потому что ты его ударила, — тихо сказал ты, поднимая нашего сына и устраивая его на своих коленях. Вопли перешли в визг. — Больше так не делай, Ева. Не здесь. Кажется, есть закон или что-то в этом роде. Или его собираются принять. Это считается плохим обращением.
— Я шлепнула собственного ребенка, и меня за это арестуют?
— Давай договоримся... Больше никакого насилия. Ни в коем случае. Ты поняла, Ева?
То есть я шлепну Кевина — ты ударишь меня. Я поняла.
— Пожалуйста, уйдем отсюда, — холодно предложила я.
Кевин постепенно расслабился до всхлипываний, но легко мог продолжать выступление еще добрых десять минут. Господи, его так хотелось пожалеть. Актеришка.
Ты сделал знак официантке принести счет.
— Не в такой обстановке я хотел сделать
— Но и у меня есть новости. Я купил нам дом.
Я не поверила своим ушам.
— Ты
— Если бы я не поспешил, его увели бы у нас из-под носа. Кроме того, тебе было неинтересно. Я думал, ты обрадуешься, что все закончено.
— Интересно, как сильно я должна радоваться тому, чего совершенно не хотела.
— Вот в этом-то все и дело! Ты не умеешь поддерживать чужие проекты. Если не ты лично сварганила НОК по пригородам, значит, не можешь радоваться. Желаю успешно делегировать обязанности в офисе. Это нелегко.
Ты оставил щедрые чаевые. Три лишних бакса, как я поняла, должны были скомпенсировать
— Прости, — прошептала я, когда мы вышли из ресторана под косыми взглядами других клиентов. — Я просто устала. Я
— Не не-не. Не-не не. Не
Я думала:
1 января 2001 г.
Назови это новогодним зароком, поскольку годами я пыталась сказать тебе: я ненавидела тот дом. Я возненавидела его с первого взгляда. Я так к нему и не привыкла. Каждое утро я просыпалась и видела его плавные очертания, его дизайнерские находки, его горизонтальные обводы и активно его ненавидела.
Я признаю, что окрестности Найака, лесистые и близкие к Гудзону, — хорошее решение. Ты любезно сделал выбор в пользу округа Рокланд штата Нью-Йорк, предпочтя его Нью-Джерси, штату, в котором, как я уверена, полно чудесных мест, но меня убило бы одно название. Сам Найак был расово интегрирован и на первый взгляд рассчитан на потребителей с низким доходом. Он слегка напоминал неопрятный Чатем с той лишь разницей, что — не в пример Чатему — его обветшалость и непритязательность были иллюзией, ведь почти все, кто переехал туда в последние десятилетия, были возмутительно богаты. Мейн-стрит вечно была заставлена «ауди» и БМВ, слишком дорогие рестораны и бары забиты народом, а унылые, обшитые вагонкой домишки с двумя спальнями стоили по семьсот тысяч долларов. Единственной претенциозностью Найака было отсутствие у него претенциозности. Боюсь, что, по контрасту с самим Гладстоном, относительно новый спальный район к северу с крошечным городским центром — якобы газовые уличные фонари, дощатые заборы и закусочные вроде «Старинного сандвича» — олицетворял то, что британцы называют «шиком».
Если честно, у меня сердце ушло в пятки, как только ты впервые гордо вырулил с Палисад-Пэрид на длинную, помпезную подъездную аллею. Ты ничего не рассказывал мне о своей попытке, чтобы «сделать