дня.
Квартиры в Голубинской поступили в распоряжение генерала Хубе вместе со штабом 14-го танкового корпуса. Командование по-прежнему не отказывалось от попытки остановить танки Красной армии, которые объезжали кругом боевые группы немецких дивизий и с грохотом катили через аэродром, вдоль узкоколейки, через район летней танковой битвы под Калачом в южном и юго-западном направлениях.
Когда генерал Паулюс прибыл в Нижне-Чирскую, была получена радиограмма Гитлера:
«Командующий вместе со штабом отправляется в Сталинград. 6-я армия занимает круговую оборону и ждет дальнейших приказов».
Ночью в оперативный отдел штаба поступила еще одна радиограмма:
«Войсковое соединение 6-й армии, остающееся между Доном и Волгой, должно обозначаться как «Крепость Сталинград».
Верховное командование вермахта сделало в этот день следующее сообщение:
«На Донском фронте румынские и немецкие войска ведут ожесточенные бои против мощных наступающих танковых и пехотных вражеских частей».
Ранним утром следующего дня в уютно обставленную штаб-квартиру 6-й армии прибыли генерал-полковник Гот и генерал танковых войск Паулюс с начальниками их штабов. В то время как непрерывно звонил телефон, вероятно с довольно серьезным сообщением на том конце провода, вокруг 6-й армии неумолимо сжималось кольцо, и оба командующих войсками обсуждали возможное развитие событий. Все целиком и полностью осознавали серьезность положения, и по тем немногим словам, сказанным кратко и по-деловому, можно было уже 22 ноября понять то, что было предначертано судьбой 6 -й армии через несколько месяцев.
Что же все-таки обсуждалось?
Ранним утром командир 9-й артиллерийской дивизии генерал-майор Пикерт прибыл в Нижне-Чирскую, где командующий армией встретил его следующими словами:
– Нас будут снабжать с воздуха, – после чего спросил: – Что бы вы предприняли, Пикерт?
– Я бы сразу начал прорыв, собрав все оставшиеся силы, со своей стороны я могу поддержать прорыв значительными силами артиллерии, а именно батареями как легкой, так и тяжелой артиллерии. В случае необходимости мы можем перетащить легкие орудия через степь вручную, боеприпасов у меня достаточно, а боевые машины заправлены горючим и стоят наготове.
И еще генерал артиллерии добавил:
– Снабжение с воздуха я полностью исключаю, поэтому считаю, что прорыв следует начать немедленно.
Выслушав мнение командира 9-й артиллерийской дивизии, генерал Шмидт ответил следующее:
– Разумеется, мы обдумали возможность такого прорыва, но приняли решение остаться в районе Сталинграда по следующим причинам:
1. Армия имеет приказ удерживать данный район.
2. Прорыв через открытую как на ладони зимнюю степь закончился бы так, как закончился марш Наполеона, поскольку нам пришлось бы прорываться с боями через степь на протяжении сорока— пятидесяти километров, чтобы добраться до противоположного берега Дона через мост. Лед на Дону еще не так крепок, чтобы он мог выдержать тяжелые машины, поэтому переправляться на ту сторону следует только через мост; кроме того, враг занял довольно высокий западный берег Дона, на который мы должны были бы наступать со стороны равнинной степи, или же нам пришлось бы двигаться далеко на юго-запад, чтобы перебраться на другой берег.
3. Мы наверняка потеряли бы громадное количество тяжелого оружия и оставили бы врагу пятнадцать тысяч раненых в полевых лазаретах и на перевязочных пунктах.
Таковы были возражения, которые высказал генерал Шмидт в присутствии командующего, не сказавшего по этому поводу ни слова. В заключение генерал Шмидт добавил:
– Мы уже потребовали снабжения с воздуха.
Вот так это было. Прежде чем направиться в Нижне-Чирскую, армия радиограммой сообщила, что намеревается отвести стоящие западнее Дона части и удерживать район под Сталинградом.
Следует отметить, что снабжение с воздуха было не предложено армии, а потребовано ею. Это снабжение армия позднее получила, но сопровождалось оно слишком громкими словами и большими обещаниями, а на деле армия получила очень немного.
Около полудня генерал Паулюс вместе с начальником штаба вылетел на «шторхе» по узкому коридору в котел, или, как это официально называлось, в «крепость Сталинград». Перед вылетом генерал-полковник Гот по-мужски, но сердечно простился с генералом Паулюсом. После того как оба командующих в течение всего лета и осенью сражались бок о бок, теперь они расставались, прощаясь коротко, по-военному, и шли навстречу неизвестной судьбе.
Утром 21 ноября десять немецких танков переезжали через тяжелый временный мост, пересекавший Дон под Калачом. Собственно, это были русские боевые машины, которые, будучи на ходу, оказались в августе в руках 71-й дивизии. Их покрасили, но черно-белый крест отсутствовал, так как не было в наличии белой краски. Каждое утро они ездили к донской возвышенности и занимались там учебной стрельбой по подбитым русским танкам; после этого они всегда возвращались на свое место стоянки позади ремонтной роты.
На донских высотах инженерные части 6-й армии дали прекрасные уроки ведения инженерной войны, насколько это было возможно во фронтовых условиях. Эти уроки способствовали не только хорошей подготовке младших командиров, но и познакомили также румынских офицеров инженерных войск с немецкими методами ведения противотанковой войны. Для этих целей были также поставлены на ход четыре трофейных танка.
Танки из Калача двигались к донским высотам, танки инженерной школы – в сторону Калача. Все их знали, особенно подразделения, охранявшие мост.
Орудийный номер Видеманна занимал пост № 3. Его 88-миллиметровая зенитная пушка стояла западнее Дона, ширина которого в этом месте достигала трехсот метров. Первоначально Видеманн находился на марше 20 ноября вместе с частями и со своей пушкой, но затем связные-мотоциклисты доставили ему приказ, согласно которому Видеманн должен был остаться на южной дороге к донским холмам и ожидать дальнейших распоряжений.
Видеманн ждал дальнейших приказов, восемь человек, входивших в состав его орудийного расчета, отдыхали в деревянных домиках, стоявших за пушкой.
Над Сталинградом опустился густой туман. Видеманн посмотрел на расположение подразделений зенитно-артиллерийской школы на восточном берегу Дона и вновь на танки, которые ползли по извилистой дороге в двухстах метрах от его расчета и направлялись к высоте. Танки двигались со стороны Калача, все было в порядке, так как солдаты полевой жандармерии объяснили ему ситуацию с движением танков в обе стороны. Спустя полчаса на холме началась сумасшедшая стрельба. Они стреляют боевыми снарядами, подумал Видеманн – у зенитчиков хороший слух на такие вещи.
Прошло еще полчаса. Танки возвращались. Они двигались на расстоянии трехсот метров от пушки Видеманна и направлялись к мосту, сначала два, затем еще один.
Неожиданно тишину нарушили пулеметные очереди. Охрана моста, полевая жандармерия и солдаты из батальона беспорядочно забегали то туда, то сюда, стреляя и громко крича. Танки подминали под себя подлесок справа и слева и перепахивали траншеи 71-й пехотной дивизии. Дула их пушек были направлены на восток и юг.
Все произошло в течение нескольких секунд.
Видеманн посмотрел в бинокль. «Черт подери, это же русские! – прорычал он и закричал: – Тревога! К бою!» При этом он, как сумасшедший, стучал по куску железнодорожного рельса, служившего в качестве предмета для подачи сигнала тревоги. Из деревянного домика за пушкой раздались крики и брань, солдаты выскакивали в кителе и брюках, без кителя, в каске и без каски. Два танка остановились перед самым мостом.
Быстро к пушке, опустить ствол, открыть огонь. В наличии только восемь бронебойных снарядов. Расстояние – триста метров. Первый русский танк вспыхивает словно факел, второй переворачивается и скатывается в Дон. На таком расстоянии попасть не трудно, но танки, находившиеся в подлеске, открыли
