— Нет, допрос нужно провести сегодня! И я хочу на нем присутствовать! — решительно заявил Толик.
Кипиани сделал вид, что не слышал слов Толика, и начал искать сигареты. Вынув пачку, он тут же отложил ее в сторону.
— Виктор Андреевич, зажгите еще два рожка в люстре, — попросил он.
— Товарищ майор, я… я очень прошу, если вы не против… — запинаясь пробормотал Толик.
— Скажи часовому, чтобы четверых пленных привели сюда, — перебил Кипиани парня.
— А я? — Толик нервно мял в руках шапку.
— Слушай меня внимательно, Анатолий, ты сядешь вот здесь в углу, за моей спиной, но чтобы не мешал! Понял?
* * *
Майор Кипиани вел допрос, лежа в шезлонге. Четверо пленных стояли один подле другого у противоположной стены.
— Имя, фамилия, воинская часть, в которой служите? Самому старшему из пленных было лет под пятьдесят.
Круглое красное лицо, густая борода. Родом он был из села в Пфальце. Работал шофером в роте наземного обслуживания аэродромов. Последнее время служил на аэродроме в Корсуне. На вопрос, не являлся ли он членом нацистской партии, пленный ответил не очень твердым «нет».
Стоявший рядом с ним белокурый санитар–унтер, высокий, худой, с землисто–серым лицом, был помощником аптекаря из Брауншвейга. Его по состоянию здоровья несколько раз демобилизовывали из армии, но в конце прошлого года снова призвали и отправили на фронт.
Кипиани и виду не подал, что заметил, как сильно волнуется этот немец, пытающийся подыскать для себя смягчающие вину обстоятельства. Этот майору не понравился.
Совсем другое впечатление произвел на Кипиани рыжеволосый пехотинец из Стасфурта. Ему было всего девятнадцать лет, но он, несмотря на свою молодость, уже сгорбился, что свидетельствовало о том, что парень не один год занимался тяжелой работой.
— Ваша профессия до армии? — спросил его Кипиани.
— Шахтер из Калибергбау, — тихо ответил парень, глядя майору прямо в глаза.
Последний из этой четверки показался майору самым интеллигентным из всех.
— Обер–ефрейтор Ковальски Эрвин, до войны — столяр–краснодеревщик.
Это был среднего роста крепкий парень с несколько тяжеловатым подбородком и двумя глубокими складками около рта.
— Где вы работали?
— На заводе Юнкерса в Дессау.
«Ну что ж, он вполне мог работать на авиационном заводе, например, модельщиком», — отметил про себя майор, внимательно разглядывая пленного.
— Сколько вам лет? — спросил майор, а сам подумал: «Не больше тридцати».
— Двадцать восемь, — ответил пленный. — Обер–ефрейтор артиллерии, с сорок второго года находился на Восточном фронте, а до этого служил во Франции. Мы все четверо встретились в лесу совершенно случайно, а остальное, господин майор, вам уже известно.
Кипиани услышал, как позади него зашевелился Толик, и подумал, не закончить ли на этом допрос. Он еще раз скользнул взглядом по пленным. Из них лишь один Ковальски назвал его по званию «господин майор», а ведь этот обер–ефрейтор, да еще артиллерист, вряд ли мог видеть русских пленных, тем более командиров. В голове Кипиани мелькнула мысль, что Ковальски вовсе не тот, за кого себя выдает.
— Вынуть все из карманов! — приказал майор пленным.
Когда содержимое карманов пленных оказалось на столе, Кипиани взял в руки первый попавшийся бумажник, лежавший рядом с пачками сигарет, зажигалками, ложками и прочими мелочами, которые обычно носят в карманах солдаты. Он достал из бумажника конверт, на котором было написано: «Унтер–офицер мед. службы Бейке». Выходит, это бумажник высокого блондина.
Майор решил прочесть письмо. Оно было написано отцу. После традиционных вопросов о домашних новостях унтер–офицер бегло сообщил, что несколько последних недель им пришлось вести кровопролитные бои, что они потеряли очень много убитыми и ранеными.
У бородатого пленного в карманах вместе с фотографиями детей лежало несколько пропагандистских листовок, и Кипиани, едва взглянув на них, отложил их в сторону.
Затаив дыхание, Виктор следил за выражением лица Толика, который, казалось, с большим трудом сдерживал себя, чтобы не заговорить.
У двоих пленных не было ничего такого, на что стоило бы обратить внимание. Майор задал рыжеволосому несколько вопросов, которые помогли ему убедиться в откровенности немца.
После этого он заговорил с обер–ефрейтором Ковальски. Майор начал расспрашивать его о командирах, о настроении солдат в части и о том, какое впечатление производят на солдат передачи Национального комитета «Свободная Германия», передаваемые по МГУ и ОГУ.
Обер–ефрейтор отвечал с готовностью и с какой–то подозрительной легкостью. Все время, пока он говорил, майор внимательно следил за ним. И чем дольше Кипиани наблюдал, тем подозрительнее казался ему этот обер–ефрейтор. И тут майор обратил внимание на то, что шинель обер–ефрейтора несколько коротковата.
— Снимите шинель! — неожиданно приказал ему Кипиани.
Тот сначала даже не понял, чего от него хотят.
— Ну тогда хотя бы расстегните все пуговицы!
Майор не ошибся: и китель у немца оказался коротким. Внимательно присмотревшись, Кипиани заметил, что брюки у него чуть–чуть светлее, но сидят на нем безукоризненно.
— Сапоги у него по ноге, — шепнул капитан Малкин майору, а затем добавил: — Может, это переодетый офицер?
Майор только пожал плечами, а затем спросил пленного:
— Откуда вам известны советские звания?
И тут впервые за все время допроса по лицу Ковальски проскользнула тень растерянности.
— Я знаю только ваше звание! — резко ответил он.
— Откуда?
— У нас в части был пленный русский майор, вот я и запомнил.
Однако от взгляда Кипиани не ускользнула секундная растерянность пленного. Чтобы не дать ему возможности опомниться, майор начал быстро один за другим задавать ему вопросы.
«Если этот Ковальски не обер–ефрейтор, значит, он офицер, и не простой офицер, а из числа тех, у кого есть причины скрываться», — мысленно решил майор.
Утомленный допросом, майор откинулся на спинку шезлонга и устало закрыл глаза, напряженно думая в этот момент о том, как разоблачить офицера. Однако на все его вопросы этот пленный с гладким лицом и складками у рта, обретя прежнюю уверенность, отвечал спокойно и твердо.
Майор украдкой посмотрел на Виктора и убедился, что и он в чем–то не доверяет этому пленному. Сидя в неудобной позе, Виктор поглядывал то на пленного, то на Толика, то на Малкина, который тихо переводил пареньку вопросы и ответы.
Однако больше всего Виктора беспокоило, как весь этот допрос повлияет на Толю. Поглядывая на парня, Виктор видел, что тот сильно страдает, переживает как человек, которого это лично касается.
Через некоторое время Малкин наклонился к майору и растерянно прошептал:
— Мальчик просит, чтобы вы заставили пленного…
— Что такое?
— Просьба довольно странная: он просит, чтобы вы заставили пленного свистнуть, сунув в рот два пальца.
— Пусть лучше парень возьмет себя в руки! — строго ответил майор.
— Знаете, товарищ майор, — снова заговорил Малкин, понизив голос, — Толик утверждает, что он уже видел этого человека, говорит, что если немец засвистит, то он сразу же его узнает.
— Вы думаете, что он один из убийц его отца? — спросил майор.
