Соседка усмехнулась. Опустила взгляд, словно проверяя разумность моего совета, и ответила тем же игривым тоном:
– Тогда мне будет жарко, сэр.
– Что же делать? – соображал я, как поступить.
А не так она уж и страшна, эта особа, а без своего омерзительного «бабл-гама» так вообще недурна…
– Неужели вы не знаете, что делать, сэр, – рассмеялась соседка, точно обронила на пол вязанку дров, – когда девушке холодно?
– Представьте, я уже забыл. Годы, мисс, они оставляют свои зарубки.
– Годы, сэр?! – воскликнула соседка как-то особо, как бы воскликнув шепотом. – Вы мне кажетесь куда моложе моего отца.
– А сколько ему? – промямлил я.
– Отцу? А черт его знает. Кажется, пятьдесят.
– Вы очень добры, мисс. – Я засмеялся и вдогонку пошутил: – Я могу усыновить вашего отца.
– Ха! – Она уставилась на меня дикими черными глазами. – Вас, белых, не поймешь. Кажется, что все одного возраста. Даже с такой сединой, как ваша, сэр.
То же самое я думал и о неграх – после определенного порога, казалось, возраст у них уравнивался. Но промолчал, глупо хихикнув. Вот незадача – свалились на мою голову приключения в полутемном вагоне. Надо решительно пресечь домогательство, я не мальчик. В то же время любопытство путалось в ногах благоразумия, строило рожи и показывало язык: не справишься ты с собой, милый друг, не устоишь, не тяни время – ведь ты никогда не был близок с черной женщиной. Это ж новое для тебя ощущение. Возможно, никогда больше не представится подобный случай. Риск был – эта навязчивая девица наверняка имела за спиной веселую биографию. А бес нашептывал в ушко: «Это все не про тебя, все эти неприятности могут произойти с другими, а не с тобой. Нормальная девчонка, утомленная скучной дорогой. Увидела белого одинокого мужика. Почему бы и нет?! Они, черные девицы, наверняка охочи до белого господина…» Будто я был единственный белый мужчина на земле, сплошь заселенной темнокожим людом. Мужчинам свойственно преувеличивать свои мнимые достоинства, возможно, оттого, что человек всегда ищет оправдания своим поступкам. И впрямь, седина в бороду – бес в ребро…
Унылая предусмотрительность и блудливое нетерпение затеяли свару в моей душе, а ладони покрылись давно забытой испариной… Эта прекрасная черная грудь, казалось, на глазах принимает еще более совершенные формы и, не выдержав собственной тяжести, вот-вот готова вывалиться наружу…
– Как вас зовут? – Я едва ворочал языком.
– А как бы вы меня назвали? – Ее ладонь вновь оказалась на моем колене, продолжая свою изуверскую пытку.
– Гм… Ну, скажем… Мэри. – Я держался из последних сил.
– О! – Она провела ладонью по моему колену с какой-то хозяйской уверенностью, не стесняясь. – Вы угадали, даже странно. Мое имя Розмари. Но все зовут меня Мэри… Как вы угадали? – по-детски удивилась соседка. – А как вас зовут?
Я назвался. Мэри страдальчески сморщила гладкий лоб, пытаясь повторить мое имя. Тщетно. В английском языке нет мягкого знака…
– А где ваш мальчик, Мэри? Мне кажется, вы сели в вагон с мальчиком, – продолжал я свое бессмысленное барахтанье.
– Ты много говоришь, Ила… Неужели тебе не хочется меня согреть? – Она повернулась ко мне. Сосок ее груди черным-пречерным наперстком коснулся моей рубашки.
Я испугался. Впервые в жизни я испугался близости женщины. И лишь в следующее мгновение понял причину своего испуга: а не провокация ли это? В Америке, с их судебной системой, подобная провокация не редкость. Еще чуть-чуть – и она закричит, что я покушаюсь на ее невинность, всполошит вагон, придет этот черный, как тень, проводник Эдди Уайт – кстати, куда это он подевался?! Сексуальное домогательство – серьезнейшее преступление, за него и жизни не хватит, чтобы расплатиться… Конечно, провокация! Решила, что у белого господина, едущего в поезде до Лос-Анджелеса, наверняка есть чем поживиться. Ведь в этой стране, по официальной статистике, – миллион миллионеров…
Злясь на себя, на свою осмотрительность и в то же время не желая расставаться со сладким вожделением, я произнес, падая в долгую паузу после каждого слова:
– Послушай, Мэри… Нельзя мне… заниматься этим делом…
– Почему, Ила? – Ее рука так уверенно путешествовала по моему колену, что остановить ее было невозможно, да и я не хотел, не хватало сил. – Мы можем накрыться твоим плащом, Ила…
– Понимаешь… Я очень болен.
Ее глаза тревожно уставились на меня.
– Нет, ты не подумай чего… У меня больное сердце.
– Только и всего! – воскликнула она с легкомыслием молодости. – У моего отца было больное сердце, так он так справлялся с моей мамашей, что мы с сестрой подушкой накрывались…
– Значит, у твоего папы было не такое уж и больное сердце, – улыбнулся я, чувствуя, как что-то сместилось во мне, стало легче дышать.
– Ну да… не такое больное, – ревниво проговорила Мэри. – Он ведь и умер от сердца, а ты говоришь – не такое больное.
– Видишь, – облегченно вздохнул я. – Ты хочешь, чтобы и я умер? Прямо в вагоне. Представляешь, какие у тебя возникнут проблемы! Думаю, что тебе эти проблемы не нужны.
