брата не ответчик. Не тут-то было! Ответчик!.. Я уже писал когда-то о том, что политическая культура России издавна зиждется на системе запретов. Что, в свою очередь, подчинило себе все общество и в конечном счете приучило сознание человека – российский человек не удивляется запретам, как снегу, он живет в этом климате. В России один из краеугольных камней существования – страх. Основа страха – незнание истины, основа незнания истины – запрет. Выходит, что запрет – основа основ. Система запретов доведена до абсурда. На заводе «Геологоразведка», где я проработал много лет, под строжайшим секретом от сотрудников хранили технологию изготовления некоторых блоков магнитометров, в то время как эта технология была взята разработчиками из открытых зарубежных источников. Бред! От кого секреты? От вахтера бабы Нюры? Хотя в этом случае некоторая логика присутствовала – запрет оберегал тайну воровства чужой технологии. Но нередко и собственные разработки, известные во всем мире, охранялись от своих же граждан. Например, в 60-е годы секретные инструкции по автомату Калашникова хранились в библиотеке Военной академии и требовали спецдопуска, в то время как сами автоматы расползались по миру, пополняя казну. Такое абсурдное положение было выгодно, в основном, многочисленной армии чиновников, сделавших себе из запретов отличную кормушку…
Но вернусь к истории Любы, ее мужа, брата ее мужа и жены брата мужа, льющей слезы в ожидании своего суженого на далеких берегах Сены. Узнав, что Люба получила разрешение на выезд, брат мужа отправился в ОВИР и поинтересовался: почему ему, брату «засекреченного брата», не дают разрешение на выезд к жене-француженке, а бывшей жене его «засекреченного брата» Любе Э-й такое разрешение дали?! Где логика?! Инспектор ОВИРа в испуге хлопнул себя по лбу! Как?! Неужели он, недавний сотрудник этой почтенной организации, дал маху, упустил какую-то бумаженцию, скрыл ее от комиссии?
Телефонный звонок из ОВИРа застал Любу за упаковкой шестого баула.
– Гражданка Любовь Э-а? – мягко вопросил инспектор. – Вам необходимо срочно зайти в ОВИР. Зачем? Мы вам скажем в ОВИРе. Сложности с вашими мальчиками, не на кого оставить? Возьмите их с собой. Нам необходимо кое-что уточнить. В ваших же интересах. Ждем.
Душа Любы заметалась. Она отлично знала, что «Родина-мать» имеет в виду под фразой «В ваших же интересах». Что-то стряслось! Но что?! Ведь уже назначен день «большого шмона» на таможне всего ее «дальнего багажа». Уже куплены авиабилеты до столицы Австрии, где замок Шенон в пригороде Вены собирал в те годы господ эмигрантов перед броском к «новым берегам».
Люба присела на полусобранный шестой тюк. «Не будь дурой, – говорила она сама себе. – В ОВИР – ни ногой, обманут. Все бумаги оформлены, надо как-то дотянуть до отъезда…»
– Почему вы не явились? – раздался на следующий день недоуменный голос инспектора – его клиенты обычно выполняли все приказы. – Я же сказал, возьмите с собой мальчиков. Придете завтра? Ладно, жду вас завтра. Без всякой очереди, прямо ко мне. Дело одной минуты… Впрочем, завтра суббота. Приходите в понедельник. И без всяких неожиданностей! Кстати, у вас таможня «дальнего багажа» в следующую субботу, а билеты на следующее воскресенье, так?
Люба повесила трубку. Ее охватило отчаяние. Она пнула ногой зеленую тушу тюка, похожего на спящего бегемота. Сознание обреченности сковало волю. Неужели вновь придется испытывать судьбу? Но теперь без крыши над головой – квартира уже передана городу, паспорт изъят, вместо паспорта – справка, дети оставили школу, продана кормилица – швейная машинка… А может быть, правду говорит инспектор – забыли проставить какую-то чепуху в документах? Люба не знала о визите брата мужа в ОВИР. А тот, испугавшись своего необдуманного поступка, затаился…
Еще родной отец – пожизненно преданный делу Ленина – Сталина беспартийный большевик – рвет душу: куда ты едешь? Посмотри на себя в зеркало! Цыпленок в сарафане! Была бы одна, а то с детьми!..
Наступил понедельник. Люба подошла к постылому подъезду на улице Желябова, толкнула тяжелую дверь и, минуя сонную рожу дежурного милиционера, медленно поднялась на второй этаж. Знакомая до мелочей приемная была заполнена тихими людьми…
– Инспектор отлучился на пять минут, подождите, – сказала секретарь в милицейской форме.
Люба присела на край скамьи. Стрелки настенных часов откинули одну минуту, вторую… Люба поднялась и направилась в коридор. «Только бы его не встретить, только бы не встретить», – молила она судьбу.
Очутившись на улице, Люба быстрым шагом вышла на Невский и свернула направо, к кассам «Аэрофлота».
В зеленых глазах Любы светилось нечто такое, что заставило девушку-кассира терпеливо выуживать информацию из банка данных. Люба ждала, переминаясь с ноги на ногу, боясь оглянуться, – и впрямь у страха глаза велики. Наконец кассир подняла голову и сообщила, что Любе повезло: есть три билета до Вены на послезавтра – какие-то туристы перенесли дату вылета; необходимо уплатить за перерегистрацию.
– Конечно, конечно, – лепетала Люба, едва веря в такую удачу. – Послезавтра, в среду, в одиннадцать утра…
Едва Люба переступила порог своей квартиры, как зазвенел телефонный звонок.
– Что же вы, гражданка Любовь Э-а? – сварливо прогундел знакомый голос инспектора. – Приходили? Когда? – Голос подобрел – стало быть, Люба «послушалась», раз приходила. – Ладно. Жду вас завтра, с документами. Завтра не можете? Пойду вам навстречу – приходите послезавтра, в среду. Но это последний срок. В среду, в одиннадцать часов. Хорошо? Ровно в одиннадцать. Я специально буду вас ждать. До свидания.
Люба положила трубку. Теперь надо вести себя осторожно. Никому ни слова. Ни отцу, ни брату, который тоже не одобрял Любину затею и мог проговориться отцу, ни бывшему мужу с его родственниками… Прожита целая жизнь, и не на кого положиться, только что позвонить старому студенческому приятелю. Она оглядела спящие на полу баулы «дальнего багажа», приготовленные для таможенного досмотра. Шесть зеленых баулов хранили в своем чреве все, что нажито за двадцать семь лет жизни, на что можно было бы опереться в чужой, пугающей своей незнакомостью стране. И все это необходимо… оставить. В самолет придется взять лишь ручную кладь – пять килограммов. Мальчикам ручная кладь не полагается, они вписаны в Любин билет, правда, с местами в салоне.
В аэропорт Пулково Люба приехала на такси. С детьми и пластиковой сумкой, набитой детским нательным бельем; из собственных вещей она взяла лишь маленькую косметичку. Тоненькая, стройная, юная, точно старшая сестра двух сероглазых мальчиков, не по возрасту серьезных и тихих…
Суровая таможенница с подозрением взглянула на Любу, перевела глаза на ребятишек, шмыгнула пупырчатым носом и остановила строгий взор на пластиковой сумке, помолчала и вновь обратилась к списку отбывающих на ПМЖ – постоянное место жительства.
