красный фургон, искренне обрадовался. Ему нравился Варгасов, хотя и встречались они единожды до суда и раза два после. Удивительно, как Варгасов помнил, что Хомяков учился на истфаке пединститута? А чем еще ему занимать себя в тюрьме, как не воспоминаниями. И все-таки. Кто есть Хомяков? Божий пасынок без законченного высшего образования, промышляющий обряжанием покойников в морге Второй Градской больницы…
Широкая лестничная площадка пятого этажа была изрядно заставлена пустыми коробками из-под импортного пива. Коробки льнули к дверям квартиры двадцать шесть, в сравнении с которой другие двери выглядели как-то одиноко… У Хомякова мелькнула мысль, что он сейчас не ко двору, но отступать поздно, уже нажата кнопка звонка…
Дверь распахнулась, и в проеме Хомяков увидел незнакомую старушку в халате, поверх которого был крестом повязан платок.
— Я вот… к Будимиру Леонидовичу, — Хомяков выставил сумку.
— Больно ты рано заявился. Ну, заходи, — старушка перепустила Хомякова. — Гостинцев принес, что ль?
Хомяков замялся. Из боковой двери выглянула жена Варгасова, Хомяков ее знал, она звонила ему, приглашала, да и потом принимала, когда свела его с Анатолием Брусницыным, только как ее зовут Хомяков запамятовал.
При виде гостя лицо жены Варгасова обрело какое-то плаксивое выражение.
— Это я, Ефим Степанович, — смущенно улыбался Хомяков. — Здравствуйте.
— Вижу, — сухо ответила Варгасова. — Будимир Леонидович отдыхает. Если что передать, оставьте, я передам.
Хомяков пожал плечами. Ему нужен был сам Варгасов, дело касалось только их двоих, при чем тут жена. И отказать неловко…
— Ольга! — послышался знакомый низкий голос Варгасова. — Кого принесло так рано? — в его уверенном тоне слышались нотки панибратства к еще неопознанному гостю и вместе с тем какое-то заведомое превосходство и покровительство.
— Это Ефим Степанович, — и, упреждая обидное для Хомякова недоумение мужа, торопливо пояснила: — Ну тот, что родственник Матвея, из больницы… — но так и не договорила — в дверях появился сам Вар-гасов.
Среднего роста, крепко сколоченный, лобастый. Широкие брови, черные, сросшиеся на переносице, нависали над голубыми печальными глазами, придавая облику грубоватую привлекательность. Впечатление несколько портили губы — верхняя, казалось, придавливает своей тяжестью узкую нижнюю губу, но стоило Варгасову заговорить, как вновь лицо обретало обаяние и располагало к себе…
— Так это Ефим Степанович! — разогнал неловкость встречи Варгасов. — Как же, как же… Проходите, любезный, — он отвел руку в сторону. Халат на груди распался, обнажая крепкую грудь, густое курчавое руно которой скрывало наколку замысловатого узора.
Хомяков с глупой улыбкой на плоском лице последовал в небольшую комнатенку, волоча за собой сумку.
— Сейчас нас угостят пивком. И еще чем-нибудь вкусненьким, — неожиданно для Хомякова рокотал за спиной Варгасов. — Любите пиво, Ефим Степанович?
— Не откажусь, — приятно удивился Хомяков.
— Вот. Любит пиво Ефим Степанович. И рыбку, наверняка, — подмигнул Варгасов и добавил: — Сегодня у нас Дарья Никитична гостит, тетка моя двоюродная по отцовской линии. Она постарается. Что- нибудь к рыбке приложит, удивит.
Комната глухая, без окон, видимо сквозная, из нее вела еще одна дверь. Шесть стульев окружали овальный полированный стол. На стенах висело несколько картин в витых темных рамах, видно, старые и дорогие. Хомяков отметил про себя, что в прошлый визит он эту комнату не видел, или растерялся — народу тогда собралось многовато.
— Садитесь, любезный. Где понравится, — все улыбался Варгасов и выставил для себя стул. Хомяков сел напротив.
— Вы как-то переменились с тех пор как ушли от своих мертвяков, — Варгасов шутливо вгляделся в гостя. — Правильно. И так можно прокормиться. Я вот, знаете, сижу за решеткой в темнице сырой. Ем чем угостят. И думаю: господи, много ли человеку надо? Покой, тишина… А я все шустрю, дела обделываю…
«Заливает, заливает, — усмехнулся про себя Хомяков. — Ест чем угостят? Сколько гастрономов пыхтят на тебя, а жена носит. Небось всё тюремное начальство округлилось за год. Вот насчет покоя не спорю» — и произнес раздумчиво:
— В тюрьму, что ли, податься, здоровье поправить?
— А что? Давайте. Всем места хватит в нашей ладье, — Варгасов потянулся и похлопал Хомякова по плечу.
Хомяков чувствовал скованность, даже дышать было тяжко. Это навалилось сразу, как только он увидел Варгасова. И тогда, в первый раз, когда он пришел сюда со свояком Матвеем. Объяснить было можно — он пришел просителем, ему грозил суд. Пустяковое дело — злоупотребление служебным положением, иначе вымогательство. Даже смешно — кто из санитаров не берет за свою тихую работу? Попробуйте, поворочайте покойников за сто десять рублей в месяц. Да еще формалин прикупи у леваков…
Варгасов дело прикрыл. И что примечательно — без всякой корысти для себя. Он так и сказал: «Невелика услуга, Ефим Степанович. Кто знает, может, настанет ваш черед оказать мне услугу!..» Какую услугу Хомяков может оказать начальнику отделочного управления Дачного треста при исполкоме?! Только что самую последнюю, по первому разряду, с бальзамированием и бритьем.
Но Хомяков ошибся. После нервотрепки с прокуратурой он несколько месяцев слонялся без работы. Правда, свояк подбрасывал халтурку, знал, что Хомяков хоть и жал с клиента, но дело свое делал добросовестно… И вдруг однажды звонок… и приглашение приехать на Вторую Пролетарскую улицу. Тогда впервые он приметил в зарослях кустарника аварийный красно-желтый фургон. С тех пор много чего произошло, а самое главное — он был принят на работу в архив…
— Ну, как дела? — спросил Варгасов тем же дружеским тоном.
Хомяков кивнул, сейчас все расскажет, соберется с мыслями, — но не успел. В комнате появилась жена Варгасова. Она привела себя в порядок и уже не казалась растрепой. В руках у нее был поднос, на котором стояли две бутылки пива, тарелка с красной чавычой и мелкими сухариками. В проеме двери Хомяков успел увидеть стол, заваленный всякой едой, бутылками и цветами. Он перевел взгляд на поднос, слабо вздохнул…
— Слушаю вас, — проговорил Варгасов.
Хомяков настроился было попробовать пивка, но тон хозяина его вспугнул. Он нагнулся к сумке и вспорол змейку.
Варгасов заглянул в сумку. Хомяков с напускным спокойствием принялся извлекать из сумки добро.
— Посмотрим, посмотрим, — приговаривал Варгасов, следя за его движениями. — Ну? Все? — он с любопытством смотрел на высокую стопку разрозненных листов, придвинул к себе поближе.
— Вот и все, — Хомяков достал пакет. — А здесь марки.
— Марки?
— Ага. Царские, — он приподнял хрустящую шторку.
Цветные марки с изображением дамы в короне аккуратными стежками полосовали плюшевую вишневую драпировку.
— Цены им нет, — произнес Хомяков.
— Посмотрим, посмотрим, — приговаривал Варгасов, легонько касаясь марки. — Посоветуемся со знающим человеком.
В комнату вошла жена Варгасова. Положила в кресло серый костюм, сорочку, галстук. Поставила на пол черные туфли и пробормотала о том, что пришел Юрий Сергеевич, из прокуратуры.
— Поставь этому болвану кассету, с девчонками из варьете. И не мешай, освобожусь — выйду. — Варгасов махнул рукой, уходи, мол. — Да, включи, пожалуйста, полный свет.
