заведующего отделом хранения. Что касается Софьи Кондратьевны… она человек обеспеченный.
— А вы не принимаете в расчет, что Тимофеева, можно сказать, родилась в этом архиве? Ей оказаться вне архива…
— Считаю, конечно, — перебил Колесников. — Лично мне без архива хоть в петлю. Но Софья Кондратьев-на может остаться в архиве, в том же отделе, выполнять привычную работу. Я ее бы ничем не ограничивал.
— Вот как?! — воскликнул Мирошук. — Ну-ну… Молодцом!
Шелкопрядов поднял палец, усмиряя пыл директора, он и на Гальперина посмотрел строго, но тот хранил безучастный вид, созерцая свои ботинки.
— Кажется, я не сказал ничего дурного, — Колесников, свернув шею, разглядывал директора, который нервно маячил у дальней стены.
— В общем-то, конечно, — согласился Шелкопрядов. — Ничего дурного… Интересно, как отреагирует Софья Кондратьевна на ваше письмо?
— Вначале расстроится, потом, думаю, согласится со мной, — спокойно прервал Колесников.
— В своем письме вы коснулись не только Софьи Кондратьевны. По-вашему, многие не на своем месте.
— Я не писал, что Софья Кондратьевна не на своем месте, — дернулся Колесников. — Наоборот. Она опытный специалист…
— К примеру, Чемоданова, — произнес порученец забавную фамилию.
— А что Чемоданова? — встрепенулся Колесников.
— Тоже… что-то такое…
— Ничего подобного! — воспротивился Колесников. — Как раз Чемоданова… у нее такое же аховое положение, что и у меня. Она вполне может стать начальником отдела использования, вместо Шереметьевой. И это было бы справедливо. А почему-то назначили Шереметьеву. Более того, Шереметьева совмещает и должность заведующей читальным залом.
— На полставки, — заметил Мирошук.
— Вот, — подхватил Колесников. — А у нее муж военный. Майор.
— Вижу, вы всерьез изучили досье своих товарищей, — не удержался Шелкопрядов.
— А меня куда вы рекомендуете деть?! — почти расположительно спросил Мирошук и улыбнулся. — На вахту? Во вневедомственную охрану?
Теперь неугомонный бесенок оказался в пепельница которую почему-то подобрал со стола Мирошук. Бесенок смотрел на Колесникова удивленным взором и покачивал укоризненно остроконечной башкой. Колесников не выдержал искушения:
— Как можно?! — воскликнул он с комическим ужасом. — В охрану? Ведь у них же оружие!
— Вот оно что?! — засмеялся Мирошук и подмигнул Шелкопрядову. — Мне доверили руководство архивом, огромными ценностями. А вы отказываете доверить оружие, да?
— Да, — кротко кивнул Колесников. — И я об этом написал в своем письме.
Со стороны Гальперина раздался звук, похожий на сдавленный смех. Придерживая полы пиджака, Гальперин заворочался и стал тяжело и шумно извлекать себя из глубокого дивана. С первой попытки не получилось, и Гальперин покорился. Он остался на месте, с интересом наклонив крупную голову в сторону Колесникова. Казалось, он только сейчас обратил внимание на присутствие архивиста… Мирошук ходил по кабинету мелкими суетными шажками, бросая никому не адресованные рваные фразы:
— Все время на работе… Приступили к ремонту лестниц и общественных служб. Завез краску, мел… Выставка по рабочему движению получила грамоту обкома… Василий Михайлович лично одобрили… Это ж надо, мальчишка… Только о работе, о работе… Оказывается, коту под хвост… На всех у него досье… Все плохие, он один хороший…
– Успокойтесь, Захар Савельевич, — урезонил Шелкопрядов. — Архив на хорошем счету.
— И будет на хорошем счету, — Мирошук резко остановился, словно выключил мотор, улыбнулся. — Евгений Федорович, дорогой. Ну что вы так? Сразу письмо, сразу жалобы.
— Почему сразу? — принял Колесников дружеский тон директора. — Я был у вас. Просил, объяснял. Писал заявления, вы помните? Вы сказали, что нет возможности пересмотреть оклады.
— Их и сейчас нет, — прервал Мирошук. — Но если быть честным до конца… Что я вам предложил, а? Вспомните.
Колесников замялся, пытаясь вспомнить последнюю беседу с директором, прошло почти полгода.
— Я вам сказал, уважаемый Евгений Федорович, ваш вопрос целиком в компетенции заведующей отделом Софьи Кондратьевны Тимофеевой. В отделе есть свободные вакансии. Пусть Тимофеева и решает, что ей выгодней, — набрать дополнительных сотрудников или разделить свободные деньги между теми, кто уже работает. Если, разумеется, это не скажется на отдаче. Верно?
— Ну, верно, — нехотя вспомнил Колесников.
— Вот. Верно. Так что, какие претензии ко мне? И ваш остракизм по отношению к директору… Хотели прославить меня в управлении? — Мирошук сделал едва уловимую паузу и добавил: — Все хотят прославить меня в управлении.
Гальперин подобрал дерзко вытянутые ноги и с шумом втянул воздух.
— Не будем об этом, — недовольно проговорил Шелкопрядов.
— Нет, нет… Что вы?! — осекся Мирошук. — Евгений Федорович ворвался в кабинет, точно жандармский ротмистр.
Колесников усмехнулся. Недавно в вечерней газете появилась заметка «Из секретов архива». Судя по корявому изложению материала, вряд ли к ней приложил руку Гальперин. Всего вероятней, то был единоличный потуг Мирошука, решившего пресечь злословия в свой адрес.
— Кстати, Александр Авенирович, — обратился Мирошук к порученцу. — Я недавно разыскал любопытный материал. Из истории Третьего отделения.
От дивана вновь донесся скрип, шорох, сопение и еще какие-то сложные нутряные звуки — Гальперин вызволял себя из кожаного плена. Наконец он поднялся. Тяжелый, головастый, брюки в гармошку, в неизменном кургузом пиджачишке. Знакомо потер толстыми короткими пальцами, словно пытаясь что-то вспомнить. И, ничего не сказав, направился к двери.
Мирошук и Шелкопрядов провожали его взглядом.
Перед дверью Гальперин задержался и, не поворачивая головы, проговорил глухим, низким голосом:
— Значит, вы… хотите согласовать это с райкомом и горкомом, — в тоне его звучали усталость и сарказм. — Дадите телеграмму в Центральный Комитет.
— Да. Я позвоню, проконсультируюсь, — помедлив, терпеливо ответил Мирошук. — Я сообщу вам немедленно, поверьте… Поймите меня правильно. Ирония тут неуместна.
Гальперин кивнул. И, не простившись, вышел из кабинета.
В наступившей тишине Колесников уловил какое-то изменение настроения, облегчение, что ли… Он заметил мимолетный взгляд, которым обменялись между собой Мирошук и порученец Шелкопрядов.
И почувствовал себя неловко, сам не зная почему… Казалось, о нем. забыли. Он, высокий, неуклюжий, нелепо торчал где-то между столом и дверью, повернув лицо в сторону окна.
2
Дежурство по квартире падало на каждую шестую неделю. Надо убрать кухню, конуру под названием «ванная комната», туалет и еще сдавленный стенами коридор, куда выходило восемь дверей…
Чемодановой повезло, свое дежурство по графику она сдавала добродушной Майе Борисовне, женщине давно не молодой, но крепкой, большой чистюле и матери двух холостых «лобанов» — Мики и Шуни. Оба сына работали шоферами. Поэтому все простенки и закутки коридора были заставлены мелким автомобильным барахлом, дисками, домкратами, банками, особо выделялся новый кардан. Чемоданову это
