прислушиваясь к звукам, что доносились из глубины квартиры.
— Тихо пока, тихо, — Чемодановой не терпелось услышать продолжение истории. — Наверно, Майя Борисовна затащила твоего змееныша к себе. Она любит живность.
— Короче говоря, Софочка установила, что это я отвозила в лабораторию документы на копирование. И почему-то не зарегистрировала эти сучьи письма. Словом, повесила на меня всех собак. И потребовала, чтобы я написала заявление об уходе. Ну?! Как тебе это нравится? У меня, понимаешь, Вовка на руках. А ей хоть бы хны!
— Не имеет права! — горячо воскликнула Чемоданова. — У тебя ребенок. И ты без мужа!
Ребенок появился у Портновой как память об одной архивной подёнке. Довольно выгодной — предложили описать архив алюминиевого завода, где-то на Урале, обещали щедро заплатить. Чемоданова из-за старушки своей отказалась, а Портнова взяла отпуск, плюс прихватила за свой счет, и поехала. Бумаг оказалось много, но в основном макулатура. Пронумеруй первый да последний лист — и готово. Работа шла к концу, когда ее подрядил архиерей местной епархии привести в порядок архив. Портнова увлеклась. Благо она неплохо читала старые рукописи, без долгой раскачки входила в почерк. Хорошо знала титулы, бегло перескакивала всякие сокращения. Легко составляла описи… Но подоспели холода, а церковь не отапливалась. Заглядывала греться к дьячку, бывшему военному летчику. Ему и перекачала весь свой заработок с алюминиевого завода плюс доход от епархии. На водку и закуску. Еле вырвалась от своего летчика-дьячка. Позвонила Чемодановой, просила одолжить денег на обратный билет. А в срок родила Вовку. Хотела было алименты получить или помощь какую-нибудь. Это ж не шутка — мальчишку поднимать одной, при своем архивном обеспечении… Но дьячок отказался, так и прокричал в телефон, что церковь у нас отделена от государства, а он, стало быть, не подчиняется мирским законам. И вообще, у него самого за душой ни копейки, если можешь, помоги, христа ради, бедствую… Послала ему Портнова семнадцать рублей и сожгла листочек с адресом. Потащила она своего Вовку через поликлиники, ясли да детские сады. От всей этой жизни заболела ревматизмом, подлечилась, но стала хрустеть, порой до неприличия. Худая, жилистая, с фигурой профессионала-баскетболиста, Портнова вряд ли рассчитывала устроить свою жизнь, да еще с мальчиком. Но иногда нет-нет да светлело ее замкнутое лицо, хорошело, видно, вспоминала своего бедолагу, бывшего летчика, да непотребные ночи в его жалкой халупе, под баян.
— Ну и что? — спросила Чемоданова. — Кажется, ты не очень печальна при таких неприятностях.
— В том-то и дело, — Портнова сцепила на коленях пальцы и горбом согнула спину, под линялой кофтой проступили бугорки позвоночника. — Вчера я не находила себе места. А сегодня вечером вызывает меня Софочка… это после вчерашнего раздолбона… и заявляет, нехотя так, через силу. Сама смотрит в окно, точно стыдится… Говорит, вот что Шура, давай забудем вчерашний инцидент. Работай как работаешь. И добавляет — только никому не рассказывай. И еще раз повторила — никому, ничего… Ну?
— Что ну? — переспросила Чемоданова.
— Как тебе это нравится? Вчера с криком увольняла, а сегодня уговаривает никому не рассказывать о хищении документов и продаже через букинистов. И кто? Софочка! Которая ради архива может черту душу заложить.
Чемоданова повернулась к зеркалу и принялась стягивать бигуди. Сейчас ей вовсе не хотелось рассуждать о загадочных порывах Софьи Кондратьевны Тимофеевой. До прихода Янссона оставалось меньше часа, а надо привести себя в порядок, да и комнату освежить не мешает… Она присела на пуфик и всем корпусом обернулась к Портновой. Глаза выражали недоумение.
— А что сама ты думаешь? — тихо, словно их подслушивали, спросила Чемоданова.
Портнова пожала плечами и проговорила через долгую паузу:
— На тебя надеюсь… Ты так не выносишь Софочку, что эта неприязнь может подсказать правильный ответ.
— Или наоборот, — усмехнулась Чемоданова. — Какая тебе разница? Отвязалась от тебя Софочка, ну и ладно.
Портнова вскочила с кресла и заметалась по комнате. Высокая и плоская, от возбуждения она казалась еще более несуразной, словно на стиральную доску натянули старенький свитер.
— При чем тут это? — нервничала Портнова. — В архиве огромные ценности, сама знаешь. Для всяких шахер-махеров, связанных с коллекционерами. А тут я! Подниму скандал. Кому-то этот скандал ни к чему. Понимаешь?
Чемоданова смотрела на Портнову и с укоризной качала головой.
— Ты в своем уме? Неужели Софочка связана с жуликами?
Портнова остановилась над сидящей подругой. Черные нерасчесанные волосы Чемодановой волнами покрывали голову и сверху казались крупным каракулем.
— Ну… не впрямую с жуликами, — проговорила Портнова. — Просто ей посоветовали не раздувать кадило.
— За деньги, — подхватила Чемоданова.
— А почему нет? Ну почему нет?! — волновалась Портнова. — В жизни такое встретишь, ни один фантазер не придумает… А потом будем таращить глаза и признавать, что прохлопали.
— Сумасшедшая! — Чемоданова и сама вдруг разуверилась. Да, она не любила Софочку. Но ни на миг не сомневалась в ее порядочности. — Сумасшедшая… Графа Строганова оценили в тридцать пять рублей. Ну, так хотел заработать этот тип из ксерокопировала, подставил тебя, стервец… А ты заговор усмотрела. У тебя мания величия… Нашла с чем ко мне являться.
— С кем же мне советоваться, если не с тобой? — с обидой произнесла Портнова. — Сама ведь позвала.
Чемодановой было жаль подругу, вечно та влипала в какую-то историю.
— Шурочка, я жду гостя, понимаешь. Получилось неожиданно, понимаешь.
— Вот оно что? — расплылась Портнова. — Так бы и сказала.
— Я и говорю, — Чемоданова решала, с чего начинать, ведь осталось совсем мало времени до прихода Янссона.
— Тогда другое дело. Понятно… А когда он явится?
— Минут через сорок. У меня еще миллион дел.
— Все! Понимаю! Все! Дай я тебе помогу, — Портнова загорелась. — Приберу комнату, кругом такой кавардак, неудобно даже. А ты займись собой. Через полчаса я исчезну, засекай время, растворюсь, как с белых яблонь дым. Всё, всё! Начинаю. — И, не дождавшись согласия, Портнова поспешила в коридор за всем необходимым для быстрой уборки. Она знала эту квартиру, как свою. Нередко заходила просто так, послушать пластинки. Больше всего их объединяла музыка, в которой Портнова знала толк… Долгие годы Портнова работала у Шереметьевой, в отделе использования, потом, соблазненная более высокой зарплатой, ушла к Тимофеевой, в отдел хранения, как-никак пятнадцать рублей в месяц не пустяк.
— Хорошо, что я нагрянула, да? — Портнова воротилась в комнату со щеткой и тряпкой. — Хорошо, верно? А что ты наденешь? Серый костюм? Он тебе идет… Слушай, а кто он такой?
— В архив приехал, к нам. Из Швеции, — без особой охоты ответила Чемоданова.
— Хорошо вам, в читальном зале, людей видите, — помедлив, ответила Портнова. — А мы… глядеть друг на друга уже не можем… Слышала, какую свару Женька Колесников затеял? Против самой Софочки пошел. И нас к директору тягали, на допрос. Тип какой-то приехал из Москвы, все дознавался — что и как… Весело.
Чемоданова молча достала из ящика немудреную косметику, решая, с чего начать. Она редко пользовалась косметикой. И дорого, и ни к чему при такой коже, как у нее. Может быть, тон наложить, и то чуть-чуть.
— А где Вовка? — спросила она.
— Черт его знает, — Портнова приступила к уборке. — Сидит у кого-нибудь. Слава богу, не вертится под ногами… Надо успеть к приходу твоего гостя.
Но Портнова не успела. Раздался дверной звонок. Ровно три коротких, каких-то мужских сигнала.
Янссон сидел на табурете, прямой и строгий. Темно-синие брюки в цвет голубоватого капитанского
