двадцать назад на этих местах бродили бараны кочевников. Непохожие друг на друга дома, торговый центр с множеством магазинчиков, супермаркет, бассейн с фонтаном, и это при острой проблеме с водой… «Циркулирует, – коротко пояснил дядя. – В Израиле многое циркулирует».
– У вас отличная квартира, – заметил я.
– За такие деньги! Через два месяца кончается договор, и нас наверняка вышвырнут на улицу. Кажется, хозяин нашел себе квартирантов покруче. Вот мы и протестуем. В палатках…
Идея протеста возникла у одной эмигрантки и была поддержана несколькими семьями. Палатки разбили напротив мэрии, выставили пикеты, намалевали плакаты: «Жилье – сегодня, совланут – завтра!» Что такое «совланут»? Наиболее популярное в Израиле словечко, означает «терпение»… Грозили объявить голодовку. Газеты запестрели фотографиями палаточного городка, понаехали корреспонденты со всего света. Мэр Кармиэля с самого начала принял сторону олимов, требующих от правительства активной жилищной политики. Мэр провел на лужайку водопровод, электричество, иллюминировал красочными фонариками. Да и сами жители Кармиэля не остались в стороне – кто испечет пирог, кто принесет фаршированную рыбу…
– Что мы требуем? – кипятился дядя. – Если бы деньги, что идут из Америки в помощь олимам, использовались по назначению, мы давно бы жили в амидаровских квартирах. А их прикарманивают всякие жулики из правительства. Думаешь, в правительстве нет проходимцев? Коалиционное правительство – правительство компромиссов за счет налогоплательщиков. Дают друг другу взятки, покупают голоса. А ведь проблема абсорбции алии для страны не менее важна, чем проблема армии. Краеугольная проблема идеи сионизма, идеи возвращения евреев на свою родину…
– Понимаешь, какой-то маскарад, – вздохнул я. – Чем плохо спать в палатках, в живописном месте, на воздухе? За это надо бы еще вам деньги платить. Праздник, а не жизнь.
– Кстати, завтра праздник – День Победы, – вставил дядя. – Соберутся фронтовики, пойдем, отметим.
Я согласно кивнул.
В клубе «Гистадрута», куда мы явились всем семейством к шести вечера, яблоку негде было упасть. И ни одного молодого лица, сплошь пожившие мужчины, пожившие женщины. При орденах и медалях. Как они умудрились их провезти через таможню, ума не приложу. А один – Герой Советского Союза, морщинистый маленький человечек – сидел среди музыкантов. Герой смущался и норовил удрать со сцены, но барабанщик перегородил Герою путь. То т смирился и с тоской поглядывал на столы, заваленные всевозможной вкуснятиной и напитками.
В загустевшем воздухе пробивались улыбки, приветствия, вскрики радости, хохот, шутки. Как же тут соскучились по общению, чтобы так, за одним столом, знакомые и незнакомые. В былые годы этот любимый праздник вызывал спазмы в горле, а тут он представился просто тусовкой пожилых людей. Там, на востоке, в те злые годы они честно воевали, были убиты, ранены, были героями и солдатами. На той земле праздник был их праздником, а здесь, сейчас, они казались свидетелями по какому-то полузабытому делу…
А я старался прислушиваться к тому, о чем говорили за столиками…
– Если спасают тонущий пароход, то спасают и крыс, живущих на этом пароходе. Но это не значит, что специально спасают крыс, – вещал лобастый бородач, похожий на Карла Маркса.
– Что вы хотите сказать? – вызывающе подхватил другой, смахивающий обликом на эсера из фильмов о революции.
– Мне надоело слышать: «Они меня спасли от газовой камеры». Они спасали себя, первым делом. А мы среди них затесались, так сложилось исторически. Поэтому и спаслись.
– Вы неблагодарный человек! – выкрикнул «эсер». – Вы забываете добро. Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что нам годами внушали комплекс неполноценности, – гремел бородач. – А между тем мы сами себя спасали. Вы знаете, сколько было Героев Советского Союза?
– Шурик знает! – выкрикнул чей-то голос. – Шурка! Шая! Шая! Сколько было Героев Советского Союза?
Человечек, что сидел среди музыкантов, уныло показал на барабанщика-вертухая: мол, не пускают на свободу.
– Сто пятьдесят восемь человек! – объявил тот же голос.
– Или вы хотите сказать, что евреи вышли из холокоста без помощи других народов? – напирал «эсер».
– Я хочу сказать, что вы, извините меня, человек, оболваненный системой, – кивнул бородач.
Он еще что-то говорил, но я не расслышал – грянула музыка. Многие пустились в пляс в узком пространстве между столами. Весело и смешно. Солидные граждане, торжественно принаряженные, отплясывали как дети: кто, важно откинув в сторону руки, двигался в ритме танго, кто вихлялся, подражая молодежному року, а кто просто стоял неподвижно, раздувая склеротичные щеки. Обрывки фраз доносили темы разговора: от святости праздника Победы до здоровья внуков, через какие-то удачи или неурядицы с квартирой, с пенсией, через воспоминания – кто где служил в войну, какие прошел сражения…
Герой Советского Союза – Шая – вырвался на свободу. Присев к столу, он уплетал фаршированную рыбу и пил водку, не чокаясь ни с кем.
Великий праздник Победы шел на излет, словно пуля после рикошета. Жизнь брала свое, забывая плохое, и это было естественно, хоть и несправедливо по отношению к памяти прошлого. Но что поделаешь?!
Дядя, покорившись участи всех врачей, стоял у стены в окружении нескольких стариков и отвечал на вопросы, связанные с аденомой предстательной железы. Привыкнув в той, оставленной где-то жизни к вниманию как известный врач-уролог, он сейчас чувствовал воодушевление. Он кому-то нужен, он еще не списан в тираж… Дядя подобрал со стола салфетку и рисовал на ней схему заболевания. Старики таращились в салфетку, кивали тяжелыми головами и делали понимающий вид.
– Значит, только резать, – вздыхали они.
– Операция – самый эффективный способ на сегодняшний день, – неумолимо заключил дядя.
