После обеда Мария Кондратовна собрала тарелки и ушла на кухню. Греков достал сигареты. Аня подставила бронзовую пепельницу с фигуркой Наполеона.
— Что ж, Анна Борисовна, придется нам с вами встречать Новый год в столице. Второго января я докладываю на коллегии.
— Вот и прекрасно! — Аня захлопала в ладоши.
— Завтра с утра отправляйтесь в Институт кибернетики. Работы там хватит. Возможно, и первого придется работать.
Греков мельком взглянул на часы. Нехорошо. Пообедал и собирается уходить.
— Если надо, идите, Геннадий Захарович. — Аня растерянно развела руками.
— Я еще буду чай пить. Торт принес, — попытался отшутиться Греков.
Несколько минут они молчали.
— Простите, Анна Борисовна, а что случилось с отцом вашего ребенка? — неожиданно спросил Греков и покраснел, осознав всю бестактность своего вопроса.
— С ним ничего не случилось. Это был никчемный, совершенно никудышный человек. — Аня словно обрадовалась столь неожиданному вопросу. — Обыкновенный враль. Мы с ним расстались еще до рождения Саши. Ведь много лет мне нравитесь вы, Геннадий Захарович. И вы это знаете! — Она говорила без пауз и переходов, будто продолжала историю обыкновенного враля.
Грекову даже подумалось, не ослышался ли он.
— Я должна была вам об этом сказать. Это не объяснение, нет. Просто я рассказываю о своем отношении к вам.
Греков не знал, что ответить. И шутки никакой в голове не рождалось.
— А как же иначе? — продолжала Аня. — Человек должен знать, кто его любит, а кто нет. За что я вас люблю? Ведь вы часто срываетесь, становитесь несносным и недобрым человеком. А я вас всегда оправдываю…
В дверях появилась Мария Кондратовна.
— Аня. Он хочет чай? — спросила она через голову Грекова.
— Да. Он хочет чай, — ответила Аня через голову Грекова. Тетка ушла, протяжно волоча шлепанцы. — Оправдываю, видя, что вы не правы. Просто я вас люблю. И, смешно, переживаю из-за того, что у вас в семье не все в порядке. Вы ведь не любите свою жену, верно?
Греков молчал, он все не мог освоиться с этой странной манерой вести разговор.
— Не любите, — ответила Аня. — Жаль, конечно. Но сердцу не прикажешь. Я специально ходила в больницу, чтобы посмотреть на вашу жену. Она мне тоже не понравилась. Вы, верно, любите другую женщину?
— Да.
Аня помолчала, потом заговорила чуть тише:
— А жену свою вы никогда и не любили? Потому что всегда любили ту женщину.
— Да.
— И она замужем?
— Да.
— Господи! Если бы вы меня любили и я была бы замужем, я бы все бросила, все оставила. Все, все…
Обычно бледное лицо Ани раскраснелось. Бронзовый Наполеон печально взирал на груду окурков, должно быть напоминающих ему поле битвы…
В прихожей Аня подала Грекову пальто.
— Да, — вспомнил вдруг Греков, — вы не в курсе дела: закончила работу на заводе комиссия народного контроля?
Аня не отвечала.
— Товарищ Греков, спросите ее, не собирается ли она вас провожать? На улице прохладно, — крикнула Мария Кондратовна из комнаты.
— Нет, она не собирается меня провожать, — ответил Греков. — Так как же? Закончила работу комиссия или нет?
— Не в курсе. По-моему, они еще работают.
Глава шестая
Павел Алехин заглянул в диспетчерскую. Никого, все разбрелись по цеху. Он направился к телефону и набрал номер. Трубку поднял Всесвятский. Павел изменил голос и попросил позвать к телефону Татьяну Григорьевну. Он слышал, как Всесвятский громко окликнул Татьяну, и лишь после этого осторожно опустил трубку на рычаг, и вышел из диспетчерской. Теперь он был уверен, что Татьяна на работе. «Слежу, как сыщик, — мрачно подумал Павел. — Что же она со мной делает? И Кирилка тоже…»
Он был убежден, что ничего дурного Кирилл себе не позволит. Ладно, все утрясется. И Татьяна перебесится.
Павел пытался успокоить себя. Неприятности — штука проходящая, правда, давно что-то они не наваливались все разом.
«Буря», пронесшаяся по цеху, когда подбивали годовой план, наконец утихла, оставив на верстаках сверкающие свежей краской готовые приборы. Девушки-контролеры просматривали комплектацию, вкладывали в ящики инструкции и паспорта. Щелкали пломбиры.
Рабочих в цехе было немного. Да и те уже собирались по домам. Подобревший по случаю удачного выполнения годового плана Стародуб ходил рядом с начальником АХО: надо сдать цех на два новогодних дня.
— Что, Иван Кузьмич, скинули годик? — спросил Павел. Неловко было молча проходить мимо.
— Скинули, Павел Егорович. Теперь два дня отсыпаться буду. А ты чего домой-то не идешь? Или место прибираешь? — Иван Кузьмич видел, как Сопреев и Кирпотин прибирали инструмент, аккуратно укладывая в шкаф.
Павел подошел к своему верстаку, достал наряды и принялся подбивать бригаде заработок.
— Есть такие острова, где люди переговариваются свистом. По радио рассказывали. — Сопреев произнес это, ни к кому не обращаясь, в пространство.
Никто не поддержал его затравку.
Врут, наверное. Это ж надо, свистом! Понимаю, если что-то простое передать, к примеру, поди сюда или есть хочу. А если какую историю, то как же? Тут и словами не всегда объяснишь… — Сопреев поднял остренькое лицо и хитро ухмыльнулся.
Кирпотин вытряхнул из чемоданчика мусор и принялся перекладывать в него из шкафа инструмент. Алехин обратил на это внимание, однако промолчал.
— Вот что, Паша, хочу уйти из бригады. — Кирпотин произнес это негромко, как бы между прочим.
Павел прицелился в него зелеными глазами.
— Объяснять тебе, Паша, ничего не буду и не хочу. Только вместе с тобой работать нет у меня желания. Понимай как знаешь. К Синькову перехожу с нового года.
— Что ж так, Саня? Поди, двадцать лет вместе отработали?
— Да так, Паша… Не хочу я тебя судить. Каждый себе хозяин. Точно душно у тебя в бригаде. А я человек в летах, мне воздухом под старость надышаться хочется. Не обессудь…
— Иди. Если приперло. — Павел отвернулся к нарядам. Он даже взглядом не проводил удаляющегося Кирпотина.
— Ладно! Найдем человека, — тихо сказал Сопреев, искоса присматриваясь к Павлу. — Правда, Санька хоть и дурак, да дело свое знал отлично.
— Ты больно умный, — прервал Павел.
