городке Элизабет, близ Джерси-Сити, штат Нью-Джерси…
Сегодня был понедельник.
Софья Фейгина смотрела на меня сквозь очки своими карими глазами. Она уже внесла необходимые записи в тещину медицинскую карточку, списывая расходы за осмотр. Врач Фейгина шла на должностной проступок без особого воодушевления. А что делать? Люди должны помогать друг другу…
– Мы должны помогать друг другу, – вздохнула врач. – Я поговорю в госпитале, может быть, найдем выход.
– Но восемь тысяч долларов… – понуро произнес я.
– Или вы не еврей? – подхватила Софья Фейгина. – Хоть в чем-нибудь вам может подфартить?
– Но госпиталь итальянский, – вставила-таки моя теща-дока.
– Итальянский. Но все врачи – евреи… Я имею вид на одного хорошего кардиолога.
Доктор Мильман, американец до мозга костей, был иудейского вероисповедания. Высокий, спортивный, с сильным мужским рукопожатием, он, в своем легком белом халате, казался мне коммандос из особых войск израильской армии, одетым в маскировочную накидку для ведения боевых действий в белой пустыне…
– Прекрасно! – воскликнул доктор-коммандос, вникнув в суть дела. – Скоро Пейсах, праздник исхода евреев из плена египетского. Я отмечу это событие мицвой в вашу честь. Вы знаете, что такое мицва? – и, услышав мое невнятное мычание, доктор Мильман продолжил: – Мицва – это дар от Бога сыновьям Израилевым через их соплеменников. Как видите, Бог неплохо устроился. Но не будем с ним спорить… Я вам сделаю коронарографию бесплатно, за счет Бога… А вот как быть с оплатой труда сестер, за питание во время вашего суточного пребывания в госпитале после коронарографии, платой за медикаменты, амортизацию аппаратуры?..
– Я принесу фаршированную рыбу, – вставила теща. – Кошерную, – добавила она.
– Кошерную, – раздумчиво повторил доктор Мильман. – Ладно. Я поговорю кое с кем. Есть идея.
Мой взгляд отрешенно скользил по высокому потолку, в то время как каталка, на которой меня распластали, мягко скользила вдоль длиннющего коридора госпиталя, что вел в операционную.
В «коконе» из зеленой антисептической ткани я едва узнал бравого доктора Мильмана в окружении таких же безликих «коконов» – ассистентов и сестер. «Коконы» оживленно переговаривались, обсуждая вчерашнюю игру в регби между спортсменами городка Элизабет и столицей штата, затрапезного Трентона…
– Я здесь, я здесь, – произнесла из «кокона» Софочка Фейгина, мой добрый ангел и переводчица. – Анализы и тесты ваши весьма приличные. Не волнуйтесь, все будет о’кей! Смотрите в телевизор, сейчас начнем.
Огромные телеэкраны размещались всюду, куда бы ни падал взгляд. Приготовившись к болевым ощущениям, я лежал не менее пятнадцати минут с выпростанной правой рукой, у которой суетились «коконы», и наблюдал, как по экрану телевизора, под тихую музыку Шопена, ползут какие-то шнуры…
Оказывается, операция давно началась. А шнуры – это зонд-катетер. Вот шнур обхватил какой-то темный пульсирующий ком. Остановился, шевеля щупальцами, словно осьминог. И вновь обхватил ком, но уже с другой стороны…
– Это ваше сердце, – проговорила доктор Фейгина.
– Где?! – изумился я. – Этот вот… комок называется «мое сердце»?
Я был разочарован. Я надеялся увидеть краснокожего туза червей, а узрел какого-то каучукового джокера неопределенной масти, которого ласкали щупальца «осьминога»…
Через сорок минут меня увезли в палату. Вскоре появилась доктор Фейгина и сообщила, что с сосудами все в порядке, никаких бляшек не обнаружено, показаний для операции нет. О чем через два дня, когда я буду выписываться из госпиталя, и будет дано письменное заключение с цветными фотографиями. Что касается оплаты за услуги госпиталя, то вопрос снят. Совет директоров решил пойти навстречу такому высококлассному специалисту, как доктор Мильман, и списать расходы в счет погашения налога. Благо наступает пора общеамериканского годового налогового отчета…
В детали я уже не вникал, радуясь такой невероятной «халяве».
Через неделю я вытащил из почтового ящика белый продолговатый конверт с логотипом госпиталя «Сан-Элизабет».
Недоброе предчувствие охватило меня. Из лифта я вышел на мягких ногах…
Глянцевая распечатка предлагала незамедлительно оплатить счет за коронарографию сердца в размере «восьми тысяч двести шести долларов сорока центов» и транспортные расходы в размере «четырнадцати долларов ровно»…
– Так я и знала! – Евгения Самойловна заломила руки, разыскивая в груде лекарств белую пуговицу валидола.
Я ее понимал – такой сюрприз. А всему виной ее добрый порыв. И главное, коронарография ничего не показала, даже какую-нибудь зачуханную холестериновую бляшку…
Лена слабыми пальцами накручивала диск телефона, моля о том, чтобы врач Фейгина вышла на связь, иначе нам до утра не дожить.
Успокаивала всех Ириша. «Это все штуки компьютера, – безапелляционно заявила доченька. – Я и думать об этом не хочу».
Но и она волновалась. С такими долгами в Америке шутки плохи…
– У вас в доме есть туалет? – поинтересовалась доктор Фейгина. – Бросьте в унитаз распечатку и спустите воду. Еще месяц компьютер будет слать вам распечатку, пока не сменят дискету. Спите спокойно.
И верно. Я раз десять вытаскивал из почтового ящика белый конверт со зловещим предупреждением и
