– Ну, как пономарь, – не выдержал Федюня. – Расскажи человеку, как ты с новым начальником беседовал.
– Свиридов-то?! – с небрежной ленцой проговорил Зюмин. – А что? Собрал старых машинистов и спрашивает: что, мол, делать, как не дать помереть дороге, как ее оживить, кормилицу? Я и сказал, что думаю… Верно, говорит. Революция нужна Североградской дороге, кардинальный подход. Иначе – хана! Инсульт, как говорится. Что ж, поглядим на молодца, все поначалу охочие, потом в тенечек прячутся. Правда, бывший генерал, Савелий Кузьмич Прохоров, нас не очень привечал, советчиков. Гордый был человек. Сам да сам. А со стороны смешно…
Зюмин весь извертелся на сиденье, дожидаясь конца этих разнесчастных километров. Федюня достал из закутка флягу с водой, сделал несколько глотков, покосился на Елизара: может, и тот изволит горло промочить? Подождал, спрятал флягу.
– Разрешите сходить в машинное отделение! – четко, по-уставному, проговорил Федюня.
– Разрешаю! Веду наблюдение за сигналами, – коротко ответил Зюмин.
Обычно разговаривая свойским манером, они переходили на сухой и официальный язык, когда касались служебных забот. И это нравилось Елизару – знают люди свое дело, не забываются…
Федюня скрылся в машинном отсеке, а Елизар протиснулся на его место, к левому крылу.
– Вижу зеленый! – горделиво и с робостью объявил Елизар. Чего доброго, Зюмин его сейчас осадит.
– Принял зеленый! – серьезно ответил машинист.
Локомотив в этот момент миновал границу ограничения.
Перестук колес слился в торопливый ритмичный цокот. Встречные столбы за окном мелькали, точно лопасти вентилятора, вгоняющего в форточку колючий и упругий ветер. Пришлось поднять стекло. Стрелка на указателе скорости подползла к цифре «140» и тянулась выше.
Елизар таил восхищение. За годы работы в поезде ему множество раз доводилось мчаться с приличными скоростями, но, признаться, он впервые встречался со скоростью лицом к лицу. Когда любой предмет впереди вырастал на глазах и через мгновение уносился в хвост поезда.
– Жмем сто сорок, а кажется, будто шестьдесят, честное слово! – в упоении воскликнул Елизар. – Только что столбы шибче бегут, верно?
– Ты что же, детка, сигнал светофора пропустил? – ехидно спросил Зюмин.
– Ах да! – испуганно спохватился Елизар и взглянул на контрольный светофорик. – Желтый был.
– Был… – усмехнулся Зюмин. – Такой «был» знаешь чем может обернуться? – Зюмин сбросил скорость.
Потянулись редкие разбросанные домики окраины поселка, зарывшиеся в весенние сады, потом пошли безлюдные улицы… Скоро станция, но остановка там не предусмотрена. На блеклом деревянном вокзале мелькнуло и название станции – Лисички. Зюмин намеревался на скорости проскочить разъезд, где частенько придерживали пассажирские поезда. Но не удалось…
– Сто девятнадцатый, сто девятнадцатый! – ворвался радиоголос дежурной по дистанции. – Лисичку проследовали без замечаний. А на разъезде обождите маленько.
– Что так, милая? – обиженно возразил Зюмин. – И так с графика слетели.
– Пропустим два нечетных состава, дядечка. До выходного, – ответил радиоголос. – Потом и вам дорожку открою.
– Всегда ты так, милая, – миролюбиво проговорил Зюмин в микрофон, надеясь уговорить дежурную. – Я проскочу до Разуваевки хорошим ходом.
– Не могу. Там еще двадцать третий скучает, очереди ждет, – и щелкнула в микрофоне, точно улетела.
– Вот стерва! – обернулся Зюмин к Елизару. – Каждый раз на пассажирском отсыпаются. За товарняк они премии получают, а мы жди.
Тем временем рельсы ушли вправо, приглашая поезд на запасной путь.
– Что случилось, шеф? – Федюня появился из машинного отсека. – Споткнулись?
– Ты вначале доложи, как положено! – в сердцах огрызнулся Зюмин. Его можно понять: гнал, вырабатывал график – и на тебе, все коту под хвост…
Федюня не стал спорить, показывать характер, а четко и бесстрастно доложил о состоянии двигателей.
– Ну хотя бы тут все в порядке, – Зюмин вывел состав на боковой путь разъезда, остановился и выключил тягу. – Приехали…
Елизар ерзал на своем месте и думал, не убраться ли ему к себе, пока остановка. Ничего он своим приходом не добился. Да и настроение у Зюмина подпорчено, а тут еще он со своим долгом ввалился. Елизар выглянул в окно. Лес был так близко, что можно считать иголки на ближних соснах, толстые стволы которых тяжело входили в землю, точно литые колонны…
– Ладно. Пойду к себе, – проговорил Елизар. – Погостевал и будет.
Зюмин обернулся, тяжело глянул на Елизара.
– Чудак человек, – проворчал он. – Ты что же думаешь, я тебе долг не верну?
Елизар молча отстранил железный табурет, шагнул к двери.
– Погоди, – мягко остановил его Зюмин. – Что ты, на самом деле? Кто ж такие тыщи в дорогу берет, сам подумай? Магазин в Ручьях я назубок знаю, от него проку никакого. Лишние деньги нам ни к чему, только и взял, чтобы поесть. А будут лишние, сам знаешь, пивные на каждом углу стерегут.
– И не стыдно?! – искренне удивился Елизар. – Двадцать рублей всего и должен… Мужик ты или кто? Чтобы двадцатник карман оттопыривал?
Тут Федюня посчитал за обязанность вступиться за честь своего начальника. Он захлопал широкими ладонями по тощим ягодицам и покачал головой, с презрением оглядывая Елизара от фуражки до ботинок.
– Тоже мне! – воскликнул Федюня. – Ситуацию надо знать. У Зюмина свой досмотрщик имеется. Она его на перроне стережет. С обыском. Думает, как раньше было, зайцев з локомотиве катаем, а заработок – в загашник.
Елизар ответил недоверчивым взглядом, отмечая про себя, что брови у Федюни имелись, только очень светлые, и на конопатом лице совершенно пропадали.
– Скажешь тоже, зайцев… Куда их тут определить? Не то что зайца – воробья не провезешь, темнотища.
Федюню такое суждение заело, и стерпеть это не было возможности.
– У чешских локомотивов – да. Каждый сантиметр площади на учете. И то, если приспичит, в машинное отделение пустить зайцев можно, посадить на трапах. А в наших локомотивах запросто несколько человек провезешь. Только скажи, где их взять, зайцев-то?! Всех ваш брат – проводник – оттяпал… Если совсем завалящий зайчонка достанется, алкаш какой, так его и на фонарь можно определить, впереди локомотива.
– Ладно, ладно, разболтался, – с напускной строгостью осадил помощника Зюмин. – Все тайны ему откроешь. Того и гляди, ревизоров напустит.
«Насмехаются, – с обидой подумал Елизар. – Сами должны, а сами…»
Он так и не додумал до конца свою обиду – стремительно нарастающий шум вломился в форточку нестерпимым скрежетом, лязгом, стуком и воем. Черный, осатаневший от собственной мощи товарняк метал в кабину рваные тени, словно закидывая на память частицу самого себя… Елизар с испугом отпрянул от двери. Боковым зрением он увидел, как Зюмин достал десятку и жестом предложил Федюне присовокупить. Федюня принялся копошиться в карманах, извлекая мятые бумажки. Но, видно, так им и не удалось дотянуть до двадцати рублей…
«Крохобором меня считают», – еще с большей обидой подумал Елизар. За время, проведенное в кабине, он проникся симпатией к этим двум людям. И, честно говоря, больше болтал о долге, чем думал о нем на самом деле.
Товарняк пропал так же неожиданно, как и возник. Тишина вновь овладела кабиной. Но тут же что-то щелкнуло в динамике и раздался голос дежурной по дистанции, вплетенный в посторонний треск и свист помех. Только опытное ухо могло разобраться в этом сумбуре звуков.
