арендовалось помещение конторы.
– Зусь! – Евсей Наумович с облегчением прочел фамилию адвоката на бронзовой дощечке и пробормотал: – Конечно, Зусь. Григорий Ильич Зусь.
И, толкнув дверь, вошел в контору.
– Я извиняюсь, – Евсей Наумович оглядел пустую приемную.
Белые гардины вздулись упругими парусами на двух окнах.
Постояв несколько секунд в нерешительности, Евсей Наумович шагнул к порогу кабинета.
– Я извиняюсь, – обескуражено повторил Евсей Наумович в пустую комнату.
– Минуточку! – донесся женский голос из-за тяжелого полога, отделяющего приемную от другого помещения, видимо, подсобки.
Евсей Наумович напрягся. Голос был поразительно знаком.
Полог откинулся, и из подсобки появилась. Лиза.
– Сейка?! – Лиза держала в руке чашку. – Ты ли?! Евсей Наумович в изумлении смотрел на Лизу. Видимо, его лицо и впрямь сейчас выглядело забавно, а то с чего бы Лиза, едва поставив чашку на какую-то книгу, расхохоталась.
– Господи, Сейка?! – Она шагнула ему навстречу и, прильнув всем телом, обняла своего бывшего возлюбленного. – Сейка, как я рада!
От знакомого запаха у Евсея Наумовича едва не закружилась голова, пришлось проявить усилие и присесть в ближайшее кресло.
– Сиди, сиди, старый греховодник, – улыбалась Лиза. – Кофе будешь?
Евсей Наумович не мог прийти в себя от неожиданности. И, как-бы упреждая догадки Евсея Наумовича, Лиза проговорила жестко и властно:
– Слушай, Сейка, Григорий Ильич сейчас в суде, но должен вернуться. Но я тебя прошу: ни единым намеком не проговорись, при каких обстоятельствах мы с тобой познакомились. Ни единым! Ты ничего не знаешь о моем прошлом. И вообще, наше с тобой знакомство – случайное, скажем, театральное. Такое же, как у меня и с самим Зусем, с ним мы познакомились в театре, сидя в соседних креслах. И этим все ограничилось! Надеюсь, ты меня понял.
Лиза с чашкой в руке подошла к окну, ближе к Евсею Наумовичу.
– Ты забыла, я не очень люблю кофе, – проговорил Евсей Наумович.
– Ах да! Что же делать? У меня сегодня нет чая.
– Обойдусь.
Лиза переставила чашку на свой стол. Она двигалась легкими, широкими шагами. Тонкая серая юбка, при движении, лепилась к длинным и стройным ногам. Светлые прямые волосы крупной волной падали на плечи.
– А где твой амулет? – Евсей Наумович все никак не мог совладать с собой.
– Амулет? Я его выбросила, после того как ушла от тебя. Амулет оказался лгуном.
Лиза амазонкой присела на край стола, изогнулась вполоборота, поднесла кофе ко рту и тронула языком край чашки, словно поцеловала.
– Между прочим, я тебе звонила. Надеялась, что ты поможешь мне с работой. Ты же многих знаешь в городе. Но так и не дозвонилась.
– Я был в Америке. Почти три месяца.
– Понятно. Ну как там твои?
– Жена умерла.
Лиза повела головой, откидывая волосы со щеки, сцепила замком пальцы и обхватила колено.
– А я вот работаю у Зуся. От него ушла помощница на сессию, Зусь меня и пригласил.
Евсей Наумович рассеянно слушал Лизу. Эффект неожиданности встречи прошел. Он видел красивую и отдаленно знакомую женщину, улавливал запах знакомых духов, слышал знакомый голос, в памяти ожили эпизоды их общения, но никаких эмоций. Так исчезают из поля зрения последние фрагменты ландшафта, когда сгущается туман.
Лиза рассказывала о своей новой однокомнатной квартире с видом на залив. О намерении обменять ее на двухкомнатную, правда, с окнами во двор. О том, что она никак не может подобрать мебель. Правда, пока не торопится – если обменяет квартиру, то и мебель понадобится другая. К тому же у нее появился консультант с хорошим вкусом – жена Зуся. Они очень подружились и часто видятся.
– Он женат? – равнодушно обронил Евсей Наумович.
– Да. У них двое ребят. Старшая дочь почти моя ровесница. Кстати, Григорий Ильич немногим младше тебя.
Евсей Наумович окинул быстрым взглядом Лизу и усмехнулся. Словно дал понять, что Лиза не так истолковала его вопрос, свела к каким-то личным интересам, к желанию его вернуться к прошлому. Равнодушие к этой женщине сейчас удивляло Евсея Наумовича. Ведь недавно он настолько был увлечен Лизой, что всерьез подумывал о совместной жизни. Неужели годы уже психологически овладели его сознанием, хотя физически он вроде и не ощущал своих лет.
– Знаешь, я скоро выхожу замуж, – проговорила Лиза.
– Официально? – вырвалось у Евсея Наумовича с каким-то раздражением. – Или опять любительски? Как в прошлые два раза.
– Ну и память у тебя, Сейка, – не скрыла досаду Лиза. – Официально. Уже подали заявление.
– А кто он, если не секрет.
– Инженер.
– И где вы познакомились? В театре? – ернически спросил Евсей Наумович.
– Какой ты злой, Сейка. Нас познакомила жена Зуся, он ее племянник. Давай-ка помолчим, Евсей Наумович, а то наговорим лишнего. Потом будем жалеть.
Лиза рывком выдвинула ящик своего стола, достала сигареты. Закурила, уголок пухлых губ выпустил струйку сизого дыма. Положив зажигалку, Лиза зажала пальцами сигарету и отвела руку в сторону, к самой мочке уха.
– Осторожно, – мягко произнес Евсей Наумович, – не опали волосы.
Лиза послушно пересела на стул, уперлась локтями о стол, положила подбородок в раскрытые ладони, отстранив в сторону сигарету.
– Отчего она умерла, Сейка?
– Тяжело болела. Паркинсоном.
– Это когда все тело дрожит?
– Разные бывают формы. У нее ничего особенно не дрожало.
– А говорят, в Америке хорошая медицина.
– Болтовня. Такая же, как и у нас. Только техники больше напихано.
– Наверно, это не всегда хорошо. Врачей расхолаживает.
– У меня был дядя.
– Сема? Ты мне рассказывал.
– Да, дядя Сема. Он лечил руками и головой. И, кажется, неплохо.
Помолчали. Дым табака льнул к оконным гардинам, поднимался вверх, к высокому потолку. Евсей Наумович приподнялся с кресла, потянулся к столу и достал из Лизиной пачки сигарету.
– Ты же не куришь, – пробормотала Лиза и свободной рукой поднесла зажигалку.
Евсей Наумович прикурил и вернулся в кресло. Дымок с привкусом ментола приятно щекотал небо, холодил ноздри.
Евсей Наумович прикрыл глаза и выпрямил ноги.
– Опять ты в этих туфлях, – проговорила Лиза. – Я же хотела их выбросить! Не мог себе в Америке что-нибудь приличное подобрать?
– Там мне было не до этого.
Лиза глубоко затянулась и сбросила серый столбик пепла на бумажную салфетку.
– Ты очень страдал, Сейка, я чувствую.
– Да. Мне было не легко. Я любил ее, Лиза. Очень, – с внезапным тихим надрывом произнес Евсей Наумович. – И понял это в те страшные дни.
