Хорошо бы сварганить себе гоголь-моголь, внезапно подумал Евсей Наумович, удивляясь. Он никогда не испытывал особого тяготения к гоголь-моголю, а тут вдруг. И верно, что жизнь состоит из случайностей. Собью из одного яйца на пробу, как пойдет, решил Евсей Наумович и вернулся на кухню. Где-то на шкафу прятался миксер. Евсей Наумович придвинул к шкафу табурет, взобрался на него и принялся ворошить наугад рукой в каком-то хламе. Пожалуй, собью из двух яиц, передумал Евсей Наумович, из одного – только размазывать.
Телефонный звонок застал Евсея Наумовича как раз в тот момент, когда он нащупал миксер и пытался поудобней ухватить его пальцами. Пока Евсей Наумович раздумывал, слезть ему с табурета или достать, наконец, этот чертов миксер, звонок прекратился. И вновь зазвенел, едва Евсея Наумович, победителем, спрыгнул на пол с миксером в руках.
Звонила Лиза.
– Миксер искал на шкафу, – ответил Евсей Наумович в ответ на вопрос, почему не брал трубку. – Хочу сделать гоголь-моголь.
– Ну, Сейка! Двенадцатый час ночи, – ответила Лиза, – какой гоголь-моголь?!
– Такое мое желание, – упрямо произнес он. – Я люблю гоголь-моголь в двенадцать ночи.
– Твое дело, – не стала спорить Лиза. – Зусь рассказал мне твою историю.
– В двенадцать ночи? – ехидно перебил Евсей Наумович. – Где рассказал? В спальне?
– Будешь хамить, не узнаешь, что сказал Зусь в конце рабочего дня в своей конторе, – ответила Лиза. – А в спальне у меня был мой жених. Он вышел в ванную комнату и в хорошем настроении.
– Хорошо. Что сказал Зусь? – миролюбиво проговорил Евсей Наумович.
– Зусь звонил криминалистам, вернее, одному своему приятелю. И узнал, что на месте сгоревшего дома Сапегина следов книг не обнаружено.
– Неудивительно – сгорел целый дом, столько вещей, – перебил Евсей Наумович. – А тут книги.
– В связи с убийством расследование проводили очень тщательно, – продолжала Лиза. – В акте нет даже фрагментов, похожих на книжные издания. Видно, он был великий книгочей, твой ростовщик.
– Чушь! В любой хибаре хоть одна книга, да найдется, – сомневался Евсей Наумович.
– Так сказал Зусь, – продолжала Лиза. – Еще он сказал, чтобы ты не лез в это дело.
– Он мне уже говорил об этом! – буркнул Евсей Наумович.
– Получи свой залог и помалкивай, – терпеливо наставляла Лиза. – Деньги под залог ты вносил свои, личные. Что же касается Мурженки, то Зусь убежден, он тебя привлекать к делу не станет, не в его интересах лишний свидетель со стороны обвинения. И, вообще, Сейка, послушай меня. Уезжай ты из Питера, на время.
– Что?! – удивился Евсей Наумович. – Уехать?
– Человек ты немолодой. Столько пережил. И смерть жены, и волнения с убитым младенцем. Опять же история с твоими книгами. Сейчас полно туристках путевок, деньги у тебя есть. Отдохни. Уезжай куда- нибудь, хотя бы в Израиль, к своим еврейцам – говорят, хорошая страна. Поезжай недельки на две, развейся. Подумай, Сейка. Как раз вернешься к моей свадьбе, будешь свидетелем с моей стороны. Ведь у меня, Сейка, ближе тебя никого и нет в этом городе, – голос Лизы дрогнул. – Да и у тебя, мне кажется. Спокойной ночи, Сейка.
Евсей Наумович отстранил от уха трубку. Короткие сигналы отбоя, казалось, пунктирной тропинкой еще продолжают соединять его с Лизой. Лишь стоит положить трубку на рычаг, как тропинка оборвется.
И Евсей Наумович медлил.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Море посылало на берег волну за волной. Маленькие и нестрашные, они шумной ватагой выбегали на берег и, передохнув, уползали обратно под стеклянную гладь, оставляя на галечнике водяные пузырьки и шорох. А еще запах водорослей и рыбы.
Под тяжестью тела Евсея Наумовича, ножки складного кресла наполовину зарылись в песок. А сам Евсей Наумович прильнул голой спиной к основанию вышки спасателей и, прикрыв глаза, подремывал. Иногда он подносил ко лбу ладонь и, заслоняясь от солнца, смотрел на часы. Время тянулось медленно, как обычно бывает, когда за ним следишь в ожидании определенного часа.
Евсей Наумович ждал начала экскурсии в Иерусалим. Автобус от гостиницы должен отойти ровно в десять, опаздывать не рекомендовалось. Водители компании «Эгед» славились своей пунктуальностью и суровостью. Евсей Наумович уже сцепился с одним из таких типов вчера во время поездки на север страны, в Цфат. Впрочем, «сцепился» не совсем точное слово. Евсей Наумович выразил водителю свое недовольство, а тот помалкивал и лишь презрительно кривил тонкие жесткие губы пожилого сефарда. Причиной конфликта послужила туристка, которая заблудилась в галереях художников и сувенирных лавчонках Цфата. Водитель не хотел ее ждать и нервно придавливал педаль газа, заставляя свирепо подвывать мощный двигатель автобуса. Гид и восемнадцать туристов беспокойно глядели в окна, проклиная любительницу сувениров. Когда она, наконец, появилась – растрепанная, запыхавшаяся, с каким-то пакетом в руках – и взобралась на ступеньку автобуса, водитель нервно закрыл дверь, едва не прищемив ее в проеме. Чем вызвал общее возмущение туристов. Но они молчали, все, кроме Евсея Наумовича.
В дороге гид подсел к возмущенному Евсею Наумовичу и, пытаясь его успокоить, рассказал, что водитель прошел три войны, что был одним из героев-командос знаменитой операции «Энттэбе» по вызволению из аэропорта Уганды заложников-израильтян. Что в Израиле эти люди окружены большим почетом и любая жалоба на них будет оставлена без внимания. На что Евсей Наумович заметил, что водитель, хоть и герой, но хам. Гид миролюбиво согласился. Но между тем заметил, что водителя, как и самого гида, раздражает эта группа туристов. Сплошь барахольщики и болтуны. Неспроста Евсей Наумович сидит в одиночестве на последнем сиденье автобуса! А когда автобус прикатил к гостинице и Евсей Наумович покидал салон, водитель не удержался и мстительно бросил ему вслед сквозь зубы: «Руси курдюк». Евсей Наумович оскорбился, но сделал вид, что не расслышал. Курдюк – это даже не сам баран, а тот жир, что висит на заднице барана и, вероятно, в понимании водителя-сефарда – самое обидное ругательство.
Так что опаздывать сегодня к автобусу Евсей Наумович никак не хотел и, проснувшись в своем уютном номере хайфской гостиницы «Кармель», решил время до отъезда в Иерусалим провести, как и вчера, на пляже.
День снова обещал быть безветренным и непривычно жарким для середины декабря, известного обильными, холодными дождями.
Евсей Наумович подтянул босые ноги, оставляя на песке две глубокие борозды. Сцепил пальцы замком и закинул руки за голову, словно подложил под затылок подушку.
Отрезанный с одной стороны громадой гостиничного комплекса, а с другой стороны морем, пляж был пуст. Измочаленная ветрами вышка спасателей напоминала ветхий деревенский курятник. Довершали унылый ландшафт несколько разбитых зимними штормами кабинок для переодевания. Вчера, в это же время, на пляже было довольно много людей. Все в основном пожилые эмигранты из России. Кто совершал пробежку вдоль кромки моря, кто делал зарядку, кто просто валялся на подстилке под неожиданно жгучим декабрьским солнцем. А сегодня почему-то пляж пустовал. Может быть, стряслось что-нибудь? В этой стране все может случиться.
Этот вопрос Евсей Наумович и собирался задать метельщику Борису, чью забавную фигуру он увидел у душевой кабины. С Борисом знакомство состоялось в тот же день, когда Евсей Наумович впервые появился на хайфском пляже Хоф-Кармель. Бывший инженер по тепловым установкам, бухарский еврей Борис служил бригадиром уборщиков. Он бродил по пляжу с длинной пикой в руке. Другой рукой он тянул за собой ржавый детский велосипед на трех колесах и картонной коробкой вместо сиденья. Заметив мусор – бумажку, огрызок яблока или пластмассовый пакет, – Борис пронзал его пикой и отправлял в коробку. Над пустыми бутылками Борис склонялся и, изрекая ругательства, стряхивал песок, прежде чем зашвырнуть бутылку в специальный мешок. Делать ему это было непросто из-за необъятного живота. Крупный, точно ухо, пупок едва прикрывала серая драная майка. Широкие шорты колыхались над толстыми коленями кривых, с пухлыми икрами, волосатых ног, продетых в старые шлепанцы. Что и говорить, Борис – с синими глазенками под длинным козырьком зачуханной кепчонки и перебитым шнобелем над узким ротиком – не был писаным красавцем, несмотря на приятный голос с басовитым тембром. «С таким голосом вы могли бы стать кантором в синагоге», – сказал ему Евсей Наумович при первом знакомстве. «Да, – согласился Борис, – именно из-за
