голоса меня взяли метельщиком на пляж: я могу при шторме перекричать море».
Потом Борис поинтересовался, не является ли Евсей Наумович олим-хадаш – новым репатриантом? А выяснив, что Евсей Наумович всего лишь турист из России, присел рядом. Рокочущим баском Борис принялся расспрашивать о России. Хитрец, он наверняка был прекрасно информирован о последних десяти- пятнадцати лет жизни своей бывшей родины – на пляже только об этом и поговаривали. Потом он принялся уговаривать Евсея Наумовича не переезжать сюда на постоянное житье, потому как многие туристы специально приезжают, чтобы посмотреть как и что. «Ни в коем случае, – сказал тогда бухарский еврей Борис, – сидите у себя, у вас все будет хорошо. А здесь – эти коренные евреи-сефарды, эти румынские и польские евреи, эти эфиопские и марокканские евреи и даже испанские и греческие евреи – грубые, жестокие люди. Не признают ни старших, ни младших. Тянут только своих. Устраивают свои партии, которых и без них в Израиле больше чем блох у шелудивого пса. Ведь каждый еврей – сам себе кнессет. А что делают эти божьи халявщики, эти датишники со своими вечнобеременными женами? Весь день морочат голову Богу молитвами, а ночами ломают кровать – у многих до пятнадцати детей. И со всей этой мелухой сидят на шее государства, забирая чуть ли не половину бюджета. В то время, когда вокруг одни арабы, которые готовы сожрать еврея даже с говном». А на вопрос Евсея Наумовича, почему Борис не возвращается к себе в Ташкент, метельщик тяжко вздохнул и ответил, что такая у него судьба, что он пророс Израилем, что в Хайфе похоронена его жена Роза и сын Аркаша, убитый терраристом-шахидом среди белого дня у самой Стены Плача, на Храмовой горе, в Иерусалиме.
Евсей Наумович тогда спешил к автобусу перед поездкой на север страны, в Цфат, и не стал особенно донимать метельщика вопросами. Он и сегодня собирался к автобусу перед поездкой на юг страны, в Иерусалим. Но если Борис добредет до него со своим велосипедом, можно будет еще перекинуться с ним несколькими фразами.
Море блестело до самого горизонта. Какой-то кораблик стремительным резцом бесшумно вспарывал стеклянную гладь. По очертаниям – военная канонерка. Вскоре корабль исчез из поля зрения где-то на траверзе городка Акко, что севернее Хайфы. Как здесь все рядом, все скученно, подумал Евсей Наумович – и вправду, страна размером с носовой платок, а сколько вокруг нее страстей.
Черные птицы камнем падали на воду и, едва коснувшись поверхности, взмывали вверх то ли с добычей, то ли впустую.
Евсей Наумович вчера хотел искупаться, ну хотя-бы чтобы просто разок окунуться в Средиземное море. Но тронув пяткой воду, передумал. Не хватало еще здесь простудиться.
Так что сегодня он решил просто подышать утренним морским воздухом, проиграть в памяти вчерашний день. Вспомнить древний Цфат, прильнувший белыми, в мавританском стиле домами к склонам зеленых гористых холмов, пронзенных студеным воздухом. И расположенное невдалеке от Цфата, на самой границе с Ливаном, небольшое поселение Метуллу, где в каждом ухоженном дворе, точно в Раю, бродили индюшки с распущенными радугой хвостами. А за колючей проволокой вдоль шоссе – границей с Ливаном – на выжженном солнцем песке скорбно стояли какие-то арабские развалюхи, под перископом минарета.
Потрясенные контрастом туристы, балдея, метали взгляды от окон с правой стороны салона автобуса к левой и обратно.
Туристическую путевку Евсей Наумович купил горящую, толком ничего не разузнав о своих спутниках. Ему хотелось поскорее вырваться из Петербурга. И уже в самолете – когда началось крикливое братание и выпивон – Евсей Наумович понял, что влип с этой группой разбогатевших на чем-то молодых и наглых парней и девиц. Разница в возрасте позволила Евсею Наумовичу держаться в отдалении. Естественно и без высокомерия. Что самое удивительное – после того как Евсей Наумович защитил незадачливую любительницу сувениров, отношение к нему со стороны группы стало еще более официальным – они как будто обиделись на то, что он выставил их трусами. Особенно Евсея Наумовича раздражали два великовозрастных болвана, что занимали впередистоящее кресло. Один – высокий, с ленивым выражением узкого носатого лица и ришельевской бороденкой – предприниматель из Орла. Второй – маленького роста, толстый, с золотым перстнем на пухлом пальце – работал в каком-то петербургском банке. Мало того что они безумолку болтали о всякой чепухе, – все виденное вызывало у них желчную критику с антисемитским душком.
Хорошо, что эти молодые болваны не выходят утром на пляж, думал Евсей Наумович – спят еще. Или жуют свой шведский стол, тайно распихивая по сумкам все, что можно слямзить со столов, обильно уставленных едой на подиуме, протянувшемся вдоль просторного зала.
Скрип ржавых колес велосипеда нарушил ленивые размышления Евсея Наумовича. Вскоре скрип оборвался и раздался низкий голос уборщика пляжа с характерным вопросом: «Ну, что слышно?»
– Где люди, Боря? – в ответ спросил Евсей Наумович. – Вчера пляж кишел, а сегодня никого. Что случилось?
– На Дадо возводят менору. Скоро праздник. Ханука! Люди побежали смотреть. Дадо – это главный пляж. За гостиницей «Меридиан». Пойдете смотреть?
– Нет. Скоро подадут автобус.
– Большая менора. Говорят, даже больше чем в центре Нью-Йорка. Вы были в Нью-Йорке?
– Был. Но менору не видел. Тем более такую большую.
– Врут, наверно. Все у них большое, а страна с пятак. На карте название не умещается, обозначают цифрой.
– Боря, вы так ненавидите Израиль? – усмехнулся Евсей Наумович.
– Я за Израиль готов умереть, – уборщик подогнул кривые ноги и присел. – Я ненавижу ихнее правительство. Кому они платят шекели за ту менору? Палестинцам с территорий! Утром они поднимут менору, а вечером подложат под нее бомбу.
– Ну, вечером палестинцев увозят обратно, на территорию, – ответил Евсей Наумович. – Их же привозят только на работу.
– Так бомбу подложат местные арабы, – упрямился Борис. – Треть Хайфы – арабы. Им менора все равно, что мне…
– Минарет, – засмеялся Евсей Наумович.
Борис на секунду умолк в растерянности от подобного созвучия.
– Действительно, – Борис завалился на песок своим пышным задом и уперся за спиной вытянутыми руками. – С чего бы это?
– С того, что у евреев и арабов общий отец Авраам. Еще тот был ходок, наш папа, – проговорил Евсей Наумович. – Ладно, Боря. Пожалуй, я отправлюсь в гостиницу. У вас очень нервные водители автобусов.
Евсей Наумович рассказал о вчерашнем конфликте.
– О! – вскричал Борис. – А что я вам говорил? Это и есть, что я ненавижу. Эти сефарды, как и их правительство, люди с каменным сердцем. Живи при Гитлере такие евреи, немцы бы сами горели в своих печах, уверяю вас.
– Так чем же тогда вас они не устраивают, Боря? – Евсей Наумович смотрел на продетые в уздечку вьетнамок корявые пальцы ног метельщика с черными ногтями.
– Из-за них я, инженер, столько лет убираю пляж, – вздохнул Борис. – А шекели они платят нашим врагам, палестинцам. Такая у них политика.
– Боря, ваши пальцы на ногах, как когти беркута, – не удержался Евсей Наумович.
– Ну, так я не пижон, – ответил Борис.
Автобус «мерседес» мчался по многополосному шоссе. Справа оставалось море, железная дорога с беспрестанно снующими составами товарных и пассажирских поездов, промышленные зоны, искусственные рыбные угодья, поселки – где арабские, где еврейские. Слева – апельсиновые и финиковые рощи, банановые пальмы, сельскохозяйственные плантации, те же промышленные сооружения, а вдали угадывалась горная гряда под прозрачным синим небом, ласкаемом нежными ладонями облаков.
Сегодня, к удовольствию Евсея Наумовича, автобус вел другой шофер – круглолицый, улыбчивый крепыш – полная противоположность вчерашнему. К тому же неплохо говоривший по-русски, чем он и пользовался.
– Я вам так скажу, – весело вещал он в микрофон. – Моисей водил евреев сорок лет по пустыне. А зачем?
