Ржаво скрипнула калитка, и на улице показался высокий элегантный гражданин с портфелем и большим дорогим чемоданом.
— Бенедиктов! — представился гражданин.
Сергачев вылез из машины и открыл багажник.
Между покрытым влажной попоной запасным колесом и домкратом серый чемодан выглядел особенно нарядно.
Бенедиктов сказал, что ему надо к железнодорожному вокзалу, поставил портфель на заднее сиденье и, приподняв отутюженные штанины брюк, чтобы не ломать линию на коленях, уселся рядом с Сергачевым.
Машина загромыхала по неровной брусчатке.
— Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил, — произнес Сергачев.
— Да, дорога тут… Я часто пользуюсь такси. И каждый водитель, попадая на эту улицу, почему-то вспоминает Пушкина. Образованный народ.
— Всенепременно! — с вдохновением воскликнул Сергачев. Сейчас у него было превосходное настроение. — И заметьте, сударь… В нашем парке действительно люди почтенные и образованные. Правда, статских советников в нашем парке вы не встретите. Но ежели изволите, то инженеришек или, скажем, докторишек по ухо-горлу во множестве найдете. Не сомневайтесь, сударь…
Бенедиктов смеялся с удовольствием, глядя на Сергачева.
— Ну-с… а с чего бы это инженеришки да докторишки тянутся в таксомоторный парк?
— Со скудного достатка-с, поверьте. Он, сердешный, ежели будет в присутствие ходить да высиживать свои чиновничьи восемь часов, то рубликов полтораста наскребет. И докторишка «по ушам и носам» не более как… А у нас, сударь, даже при скромном поведении, считайте, раза в два больше он благоверной доставит. А ежели он и в кооператив квартирный хочет вступить? Или, скажем, мысль имеет заработок свой в государственных учреждениях не оприходовать, так как человек он скромный и алименты платить стесняется деткам родным от первого и последующих браков; тогда работать у нас ему прямая выгода-с!
— Ну а вы тоже бывший инженеришка? Или просто скромный человек, застенчивый?
— Я? Нет. Недоучившийся студент. Лишенный звания за вольнодумство — курил в аудитории в присутствии высочайшего…
— Серьезно. Какое у вас образование?
— Незаконченное высшее. Два курса института. Потом армия. Потом парк. Все как у всех. Мерси- пожалуйста… А вы, простите, какого чина достигли?
— Строю мосты.
— Для сближения народов… На кальке, на чертежах?
— Нет. Впрямую. Я начальник строительства моста.
— Слишком вы элегантны, товарищ Бенедиктов. И экипированы, как дипкурьер.
— Когда попадаю домой, я с удовольствием облачаюсь в цивильную форму. Но это бывает довольно редко.
— То-то, я смотрю, дом ваш в запустении.
— Да. И жена со мной. Она экономист. Двенадцать мостов построили.
Автомобиль легко мчался по широкой магистрали проспекта Луначарского, отражаясь в огромных стеклах витрин, точно большая рыба в аквариуме.
— Люблю свой город. Люблю уезжать и возвращаться.
— С любимыми не расстаются, — Сергачев вспомнил название спектакля, на который он как-то пригласил Лену. Давно это было.
— Есть привязанность и есть страсть. Страсть сильнее привязанности.
— К тому же надо зарабатывать, — поддакнул Сергачев. — Сколько вам платят за страсть?
— Платят неплохо. И в городе я получал бы столько же… А вот тянет меня к своим мостам безудержно… Впрочем, вам этого не понять, у вас, студент, свои интересы.
— Да. Свежо предание, — сухо проговорил Сергачев.
Все дело в воспитании. — В голосе Бенедиктова тоже проскользнули жестковатые ноты.
Конечно, вы воспитывались в трудовой рабочей семье…
В трудовой. Но не рабочей. Мой отец был профессор медицины, сударь, — резко ответил Бенедиктов и отвернулся к окну.
«Кончен бал, — усмехнулся про себя Сергачев. — Обыкновенный пузырь».
Он выделял определенную категорию пассажиров: «пузыри». Поначалу они всячески умасливали таксиста, чтобы занять место в машине. По мере приближения к цели поездки эти люди начинали дуться, сурово молчать, недовольно ворчали при каждом толчке. И все для того, чтобы приобрести моральное право заплатить строго по счетчику, точно наказывая тем самым водителя…
Все просто и знакомо. Правда, франт-строитель заказал машину по телефону и вроде бы ничем не был обязан ему, Сергачеву, но вел сейчас он себя, как обычный «пузырь».
Оставшийся путь до вокзала они промолчали.
Остроконечный вокзальный купол плотиной перегораживал проспект. По мере приближения он устремлялся вверх, точно воздушный шар, подтягивая за собой все здание и четче проявляя детали монументального сооружения, отмеченного особой премией за архитектурные и еще какие-то специальные достижения. Столбики на ломаной линии крыши превращались в скульптурные фигуры, а смазанный розовый тон обнаружил звезды над ромбами окон.
Круто зарулив по площади, Сергачев подъехал к месту высадки. На счетчике ровно рубль. Удобна цифра для расчета, особенно у «пузырей». Один рубль.
Бенедиктов достал потрепанный кошелек.
— Прошу, — произнес он, протягивая три рубля.
Сергачев полез за сдачей.
— Не извольте беспокоиться, студент. — Бенедиктов не мог отказать себе в удовольствии. — Учитывая ваши прошлые страдания… Возвратите мой чемодан, и квиты.
Он взял с заднего сиденья портфель и вылез из машины. Его спина выражала презрение.
Бывало, что Сергачев получал на чай в сочетании с презрительным жестом. Требовать в такой ситуации еще и улыбки — нахальство. Но поведение Бенедиктова почему-то задело закаленное сердце Олега Мартьяновича Сергачева, водителя первого класса с незаконченным высшим образованием. Возможно, от досады, что Бенедиктов оказался не тем, кого определил опытный взгляд таксиста. Но ведь радоваться надо. Хуже было бы наоборот, что встречается гораздо чаще, — рассчитываешь, что клиент такой великодушный, разговорчивый, анекдотчик, а в итоге оказывается «пузырь». Сунет боком мелочишку и дует из машины, едва дождавшись полной остановки. Пока пересчитаешь, его и след простыл. А гривенника, а то и двух недостает…
— А сдачу-то возьмите, товарищ Бенедиктов. — Сергачев протянул два рубля.
Бенедиктов с язвительной улыбкой на узких губах подобрал свой роскошный чемодан.
— Передайте в сиротский приют, студент, — произнес он, отходя от машины. — Надеюсь, я вас этим не очень оскорбил?
— Не очень.
Сергачев пихнул деньги в нагрудный карман и захлопнул багажник.
«Распустил слюни, болван, — подумал о себе Сергачев. — В великодушие решил поиграть, покрасоваться. Осел! А за что, собственно, он должен меня уважать? Бенедиктов понял, что мы с ним разные люди. Взаимоисключающие категории… Что ж, каждому свое! Конечно, он самого последнего пацана с самосвала ценит неизмеримо выше меня, бывшего студента, а ныне труженика сферы бытовой обслуги. Чистоплюй! Профессорский сынок из персонального коттеджа… Покрутил бы ты руль порой до шестнадцати часов в сутки в погоне за планом… Мосты он строит! А проедешь, вся подвеска летит к чертям собачьим. И рублики твои переходят к Феде-слесарю через мои расшатанные нервы. То-то, Бенедиктов! Если на круг смотреть, то лично вы мне сейчас компенсацию вручили за ваши первоклассные мосты и дороги, черт вас дери. Так что выступать передо мною вам не следует!»
Сергачев пристроился в хвост очереди.
