фамилия Остапчук и он замдиректора клуба Дома ученых. Собеседник Остапчука, парень с комсомольским значком, держал пачку каких-то листочков.
— Я вам запрещаю это делать, — зло говорил заместитель директора. — Это черт знает что! Пригласить Волкова читать свои стишки!
— Так решил актив Дома.
— А мне наплевать! — взорвался заместитель директора. — Я не желаю иметь неприятности из-за вашего стихоплета. Им нужна популярность?! Пусть имеют ее в Доме актера. Там это кушают. А здесь солидная организация. Здесь система Академии наук, а не филиал Филармонии…
— Вы хотя бы одно стихотворение читали? — перебил парень.
— Читал! «Евгений Онегин». Мне достаточно.
— Я имею в виду стихи Волкова, — терпеливо настаивал парень.
— А я имею в виду Пушкина. И хватит вкручивать Остапчуку. Он еще не собирается покидать свою работу.
— Ну, например, стихотворение «Мир вам, воины»? — настаивал парень.
— Воины? В смысле «войны»? — переспросил зам.
— Воины. В смысле «военные», — пояснил парень. Он уже терял терпение.
Тут парня кто-то позвал, и он ушел, увлекая за собой расстроенного заместителя директора.
— Досадно, если Волкову не дадут читать, — произнес Савицкий. — Я, признаться, пришел только из-за него.
— Вы любите стихи? — удивился Вадим. Трудно было найти общее между Савицким и стихами.
— Дело не в стихах. Волков непременно отмочит какую-нибудь штуку.
— Почему бы вам не пойти в цирк? — произнес Вадим.
У Савицкого широкий, плохо выбритый подбородок и большие приплюснутые уши. Улыбаясь, он обнажает десны, при этом создается впечатление, будто у него нет зубов.
— Вы в чем-то и правы, — беззубо усмехается Савицкий. — Меня так часто била судьба, что я утешаюсь, когда бьют других. Вы это когда-нибудь поймете.
— Знаете, Савицкий, есть неприятности, достойные уважения. Потешаться над ними — подлость! — Вадим поставил полупустой стакан на подоконник.
У буфетной стойки было спокойно. Буфетчица пересчитывала деньги. В зеркале, что висело у входа в зал, отразилась фигура Савицкого. Он смотрел вслед Вадиму.
Отыскивать в полумраке зала Ипполита — неудобное занятие, и Вадим уселся в первое свободное кресло. У стены. И довольно близко от сцены. Он даже чувствовал запах пыли бархатных занавесей с тяжелой бахромой. Вадим оглядел несколько рядов. Ни одного знакомого. Будто он попал в другой город. Он действительно превратился со своими последними экспериментами в анахорета. Последними?! Они тянутся около двух лет…
В третьем ряду слева сидит красивая девушка. И в пятом… Сколько сегодня интересных женщин. Они смотрят на сцену, оглядывают зал, друг друга, переговариваются. И ни одна не задерживает на нем взгляд. А был бы он более везучим — застал Веронику дома. А, что вспоминать…
…«Капустник» наконец окончился, и ведущий объявил о выступлении поэта Бориса Волкова.
Он вышел из второго ряда и быстро направился к сцене. Коренастый, светловолосый, в серой шерстяной рубашке. Чуть сутулый… Вадиму он понравился.
После каждого стихотворения Волкову хлопали. И он, не дожидаясь, когда стихнут аплодисменты, начинал новое стихотворение.
В конце ведущий предложил задавать поэту вопросы.
— Если позволите, у меня вопрос, — раздался голос.
В середине зала поднялся мужчина. Вадим знал его.
Это был доцент Физического института Никандров.
Выдержав паузу, Никандров заложил руку за борт пиджака, сказывалась привычка читать лекции.
— Отдавая должное таланту Бориса Волкова, мне б хотелось остановить внимание… Как можно писать стихи о глубоко философских, научных проблемах антимира и в то же время не понимать, откуда берется электричество и с чем его едят? Больше того, даже бравировать этим пренебрежением к науке. — Никандров облизнул пересохшие губы. Зал был слишком большим для этого лектора. — Так, кажется, Волков хвастал в одной своей пространной статейке? У меня все!
Никандров сел. Волков улыбался. И молчал…
— Ответ, Боря! Ответ! — крикнул кто-то. И вновь тишина.
— А вы знаете, что такое электричество? — неожиданно для себя произнес Вадим. Это вырвалось непроизвольно. И не так тихо, как ему хотелось бы.
Теперь все лица повернулись от доцента к нему. С любопытством и нетерпением.
— Я?! — изумился Никандров. — Это становится забавным!
Вадим теперь никого не замечал, кроме Никандрова. Вопрос касался вещей, в которых он разбирался. Какая разница где, в зале или лаборатории? Вадим поднялся со своего кресла:
— Хочу заметить, что в своей нобелевской речи физик Роберт Милликен, человек, определивший заряд электрона, заявил приблизительно следующее: «Ответ экспериментатора на вопрос, что такое электричество, будет прост. Экспериментатор прежде всего констатирует, что о последней сущности электричества он ничего не знает»… Кстати, и сегодня о конечной сущности электричества мы знаем не больше, чем Милликен. Другое дело, если Никандрову что-нибудь известно! Пусть он с нами поделится…
Тишина прорвалась.
— Братцы, среди нас гений! Он пробовал электричество на вкус, — кричал какой-то парень в ковбойке, глядя на доцента.
— Никандров, остановите время! — истошно вторила ему девушка в очках.
Никандров размахивал руками.
— Надеюсь, что Волков не имел в виду квантовую электродинамику! — пытался перекрыть страшный шум доцент.
— Откуда вам это известно?! В том и талант поэта, чтобы вникать в суть вещей. Пусть подсознательно, — ответил Вадим.
— Браво, Димка! — раздался голос Ипполита.
Вадим повернулся, но ничего не мог разглядеть в полутемном зале. Вдоль рядов суетился зам. Поравнявшись с Вадимом, он прошипел: «Вы мне за это ответите!» И проскакал дальше — наводить порядок.
Вадим усмехнулся, посмотрел на часы и сделал шаг к выходу.
В дверях стоял Савицкий.
— Ну, вы довольны? — бросил через плечо Вадим.
Савицкий задумчиво посмотрел на него и ничего не ответил.
Ирина проявляла пластинки. Длинные пальцы изгибались в красном свете. Как щупальца. Изображение спектра уже набрало четкость, пора и закреплять…
Ирина не любила фотолабораторию. Когда весь мир сжимался до размера маленькой комнатки, из темноты лезли холодные мысли. Никакие посторонние предметы не отвлекают… Позади почти тридцать лет. Многие подруги имеют семью или прошли через это. А у нее все как в замедленной кинопроекции. Днем, на людях, на работе, мысли отвлекались, но стоило ей остаться одной, как сейчас, в темноте лаборатории…
Это ощущение ворвалось в ее жизнь три года назад. В Святогорске. На экскурсии. Они приехали в монастырь. Странно, в наше время где-то есть монастырь. Она отстала от группы. И тут в маленькой узкой двери показалась женщина в черном длинном платье с белым воротничком. Монахиня… Ирина с любопытством посмотрела на женщину. Глаза женщины, вначале такие равнодушные, вдруг потеплели, в них появилось участие и молчаливый сговор. Она дружески кивнула Ирине и улыбнулась…
Она давно забыла эти глаза, но чувства, вызванные взглядом монахини, не притуплялись. А со
