Ипполит остался дожидаться Вадима. Савицкий вытащил из огромного коричневого портфеля целлофановый пакет. Прошуршав в нем осторожно, как мышь, извлек яблоко, бутерброд с котлетой и луковицу. Вид луковицы почему-то рассмешил Ипполита.
— От цинги, — серьезно пояснил Савицкий.
— Но вы ведь не на полюсе.
Савицкий молча указал на Киреева — мол, мешаем разговорами, жалостливо сложил пальцы, взял луковицу и хрустнул на всю лабораторию, распространяя терпкий запах. Киреев поднял голову. Савицкий отрешенно глядел в окно, не торопясь, по-лошадиному шевеля губами.
— А вы почему не идете обедать? — сдерживая раздражение, спросил Киреев Вадима.
— Посижу еще, — ответил Вадим.
— Как хотите. Довольно любопытно все наворочено, — неопределенно произнес Киреев и без паузы добавил — Не убеждает определение фазового хода радио-температуры.
Вадим согласно кивнул. Его восхитила точность проникновения Киреева в суть материала. Там действительно были грубые допуски. Но не настолько грубые, чтобы их можно было обнаружить без внимательной заинтересованности…
От жажды ближнего боя осталась слабая опустошенность. Будто всю злость из него выжали. Конечно, Киреев настоящий ученый. И главное для него — истина. И ради истины Киреев смирит гордыню. Ведь неспроста он опубликовал статью об этой работе Вадима.
Ипполиту надоела волынка. Если так будет продолжаться, можно остаться без обеда. Он набросил плащ и стукнул дверью.
Прошло еще полчаса.
Наконец Киреев отодвинул материал и снял очки. Он устал. Некоторое время он сидел молча, потирая глаза большим платком с вензелем «П. К.», похожим на осьминога. Затем подышал на очки и тщательно протер стекла.
— Что ж, будем решать, Дима, — Киреев навел очки на свет, что-то выискивая. — Какой же вы делаете вывод, Дима?
— Вывода нет, Петр Александрович. Есть предварительный расчет модели. И он несколько расходится с нашей гипотезой.
— Несколько?! — Киреев надел очки. — Диаметрально противоположно. Ведь модель утверждает значительную толщину ионосферы Венеры.
Вадим был доволен.
Интерпретация модели не вызывала возражения Киреева.
— Это предварительный расчет, — произнес Вадим.
— Что вам требуется для окончательного?
— Большее число наблюдений.
— И это все?! — Киреев вытащил авторучку. — Видите ли, Дима, об этой модели можно было говорить уже год назад. Выходит, что последний год вы топчетесь на месте. Неужели вы всерьез полагаете, что дополнительные наблюдения прольют свет?
— Вы не так выразились, Петр Александрович. Мне не надо проливать свет. Это позади. Мне надо исключить кое-какие допуски. И только за счет качества материала, — мягко возразил Вадим. — Так сказать, переход количества в качество.
— Все это чудесно. Однако вами выжато из электроники все год назад. А последующие наблюдения только усугубляют ошибку. Вам нужен инструмент с большой разрешающей силой. А его у нас пока нет. Его надо строить. И только тогда будет ясно, кто из нас прав! Вы ведь знаете; Дима, как я серьезно отношусь к вам. Но никакими наблюдениями вы не исключите ошибку фазового хода, или это., или это., — остренькое перо авторучки обвело кружочком несколько формул и графиков.
Вадим кивнул. Он выжидал, что еще скажет Киреев, и обдумывал свои возражения. Вадим подходил к этому разговору, как к обычному научному спору, где надо доказывать свою правоту. Ответ выстраивался в цепь логических доводов. Он должен действовать безотказно и сразу. Главное — перенять инициативу. Сейчас он начнет говорить.
— Почему вы не женитесь, Дима? — произнес Киреев, не меняя тона.
Вадим не понял. Как-то не вязалось с тем, что они обсуждали.
— Надо жениться. Человек принадлежит науке, если он думает только о науке, Эйнштейн женился в двадцать два.
Мысль Вадима вильнула в другое русло. И размякла. Он растерялся. Он не знал, с чего начинать. От злости на Киреева, той злости, что толкала его на ближний бой, не было и следа., Вадим вдруг подумал о Веронике. Он так и не виделся с ней. И не звонил. Все эти дни он боролся с собой. Это было нетрудно, ему так и не удавалось вспомнить ее лицо, и борьба сводилась к досаде на себя. И неожиданно сейчас в его памяти возник образ Вероники. Туманно. Это его озадачило и насмешило…
Вадим напрягся. Необходимо мобилизоваться. Сейчас. Сию минуту. Потом к этому не вернешься. Но он слишком долго подбирал фразу. Киреев переждал ровно столько, сколько было необходимо. И прилично. Он больше не задавал вопросов. Он утверждал.
— Вы неспроста не рисковали говорить о глубокой ионосфере Венеры год назад., Дима, дорогой, я не хочу умалять ваших достоинств. И мне вначале казалось заманчиво, я даже писал о вашей работе в своей статье. Но теперь, кажется, мы с вами зашли в тупик. Признаться, я не вижу выхода, — Киреев промолчал и шутливо добавил: — Вы себя должны реабилитировать. Вы два года получали зарплату.
Шутки не получилось.
Вадим вдруг действительно почувствовал себя виноватым.
Чем он мог обороняться?
Он сам отрезал себе дорогу, заявив, что вывода нет, а есть предварительные расчеты. Сколько их может быть, этих предварительных? Один? Десять?
А Киреев все говорил. Негромко, доброжелательно. Если бы он кричал. Тогда Вадим нашел бы, что ответить.
— Простите, но я могу перечислить работы, проведенные мною, — вяло перебил Вадим. — Мне странны ваши упреки. Я не дебютант.
— Вот именно. Вы способнейший человек, Дима, — жестко ответил Киреев. — Ваша научная отдача заслуживает всяких похвал. Поэтому меня и пугает ваша длительная увлеченность глубокой ионосферой.
— Ладно, допустим некоторые частные ошибки. Но ведь это только ошибки! — неожиданно резко произнес Вадим.
Савицкий с шумом стал сворачивать целлофановый пакет. Казалось, он жестью кроет крышу. Вадим обернулся и поймал беззубую улыбку-маску. Словно Савицкий увидел что-то приятное и давно ожидаемое. Мысли Вадима спутались. Он не мог разгадать причину этой улыбки.
— При чем тут ошибки?! Главного у вас нет. Результата! Одни расчеты. И далеко не убедительные… Думаю, будет неплохо заняться вам иной темой, — тон Киреева был категорический. Он протянул Вадиму толстую папку. Ту, что принес с собой в лабораторию. На титуле стоял гриф Института баллистики.
Киреев поднялся. Он считал разговор исчерпанным. И вышел.
Ближнего боя не произошло.
Вадим зло швырнул папку на стол.
— Ну?!
— Что ну?
— Так, ничего, — Савицкий пристально разглядывал Вадима.
«Пусть только улыбнется… Пусть улыбнется… Я наговорю такого, что он отучится улыбаться», — подумал Вадим и в свою очередь принялся разглядывать Савицкого. Тот не любил, когда обращали внимание на его мохнатые несуразные уши. И Вадим делал именно это. Сейчас Савицкого это не трогало. Его мысли были заняты более важным, и он продолжал смотреть на Вадима с прежним любопытством. Затем глаза безразлично помутнели, словно выключили подогрев. Сеанс окончен. Он увидел все, что хотел.
— Вы довольны? — спросил Вадим.
