— Доброе утро. Меня, что ли? — небрежно произнес Вадим. Тетя Женя ничего не ответила.
— Слушаю вас.
— Привет. Ну и копуха ты…
— Ирина?!
— Ты удивлен? Разве Ипполит тебе не сказал, что я звоню?
— Я слушаю, Ира.
И тут Вадим почувствовал, как сильно он ждал другого звонка. Вдруг! Резко, как короткий удар…
Ирина просила проводить ее к Бродскому. Если Вадиму не трудно. Она плохо ориентируется в новостройках. Он что-то промямлил. Мол, он не знает, когда выберется. И пойдет ли вообще. Ирина принялась уговаривать. Неудобно. Эдька обидится. Ты ведь знаешь Эдьку… Вадим согласился. Торопливо и внезапно… Ирина сказала, что будет ждать в павильоне астрографа. Часов в семь. И положила трубку…
А Вадим продолжал стоять. Он согласился проводить Ирину — единственный способ поскорее освободить телефон. Теперь же он не решался набрать номер Вероники. Диск аппарата словно широкое лицо. А кружочки цифр разбегаются в светлые веснушки. Точно такие, как у Вероники.
— Телефон задерживаете. Комендант ругается, — произнесла тетя Женя. Она подогнула журнал, и протянутая через обложку киноулыбка превратилась в ехидную гримасу. Вадим положил трубку. Еще не хватало разговаривать с Вероникой при тете Жене.
— …Сколько можно полировать физиономию?! — Вадим сбросил комнатные туфли и повалился на кровать. — И почему не предупредил, что звонит Ирина?
— Сюрприз, — промычал Ипполит, натягивая кожу над верхней губой. — Слушай, Вадим. Я все собираюсь тебя спросить, — Ипполит выключил бритву. — В каком состоянии была земная атмосфера во время твоих основных наблюдений?
— Небольшие магнитные возмущения, — Вадим протянул руку и достал из кармана пиджака записную книжку. — А почему это тебя интересует?
— Я просматривал твои записки. Из любопытства. Ну, и возникли кое-какие вопросы… К Эдьке пойдем вместе?
— Нет? Я обещал Ирине. Ты не знаешь, есть кто-нибудь в отделе? Я там оставил часы.
Ипполит не ответил. Он уперся языком в щеку и погладил кожу. Пальцы нащупали колючие корешки, и бритва вновь застрекотала.
У последних щитов виднелись фигурки антенщиков. Они заканчивали перестановку инструмента. Яся Глушковский налаживал облучатель, или, как его называли, «бочку». Бочка располагалась в фокусе радиотелескопа на двух рельсах. Студенты, аспиранты, сотрудники отдела заняли своей аппаратурой каждое свободное местечко на бочке.
Яся ругался. Вадим даже отсюда слышал его голос: «Нельзя поставить ногу, чтобы не наступить на чей-нибудь блок. Безобразие…»
Усилитель, с которым работал Вадим, тоже притулился на бочке.
— Знаешь, я, пожалуй, возьму свой «самовар» в отдел, — небрежно произнес Вадим, поздоровавшись с Ясей. Но равнодушия не получилось. Голос Вадима сорвался, выдавая волнение. Еще бы! Самовар уносили в отдел по двум причинам — или что-то не ладилось, необходимо довести в лаборатории, или заканчивали тему и данная конструкция себя исчерпала.
У Вадима была третья причина — ему запретили наблюдать.
— Так я возьму свой усилитель в отдел, — повторил Вадим.
— Торопились-запылились, — ответил Яся. — После вчерашней беседы я сам снес его в отдел.
— После какой беседы?
— А ты не знаешь!?
— Я с утра уехал в Институт баллистики.
— Тогда спроси Киреева. Или Горшенина.
— Ипполита?
— А то…
Яся застыл в трудной позе, отвинчивая от козырька бочки какой-то болт. Вадим понял, что ничего больше не добьется. Яся занят. Это его вывело из себя.
— Лишнего слова из тебя не выдавишь. Я всегда был уверен, что ты туповат.
— Еще бы. Когда имеешь дело с таким руководителем темы, как ты! — прокричал в ответ Яся, не оборачиваясь. Яся знал себе цену.
Обмен любезностями состоялся. Вадим зашагал в сторону отдела.
Почему Ипполит ничего не сказал об этой… какой-то беседе. Наверняка ничего хорошего, иначе Яся не убрал бы с бочки усилитель Вадима. В спешном порядке…
Воскресный день приглушил обычный ритм. Никто не стоял с папиросой у лестницы, никто не читал стенгазету «Отраженная волна», никто не перетаскивал из комнаты в комнату аккумуляторы, никто не изображал на вестибюльной доске подозрительные интегралы…
Воскресенье. По коридору гуляли сквозняки. Дежурная проветривала помещение. На подоконнике стояла электроплитка с кастрюлей. А весь отдел казался расслабленным и уютным. На вешалке висели плащи антенщиков и засаленный халат Глушковского. Они закончат подготовку радиотелескопа к наблюдениям и уйдут домой.
Вадим по привычке взглянул на расписание наблюдений.
«15.00 — Горшенин И. И. (канд. физ.-м. наук)
Туманность M 17 NGC 1952 (Крабовидная)».
— И Петр Александрович пришел. Только вот, — произнесла дежурная.
Вадиму не хотелось видеть Киреева. О визите в Институт баллистики можно рассказать и в рабочее время, завтра, в понедельник. Или вообще не рассказывать. И не обязательно встречать Киреева. Жаль, что свою резиденцию Киреев перенес из главного здания в отдел. Сидел бы у себя в роскошном синем кабинете… Однако надо взять часы. Ради этого он пришел в отдел.
Вадим поднялся на второй этаж и вошел в лабораторию. Часы он оставил, у крана, когда мыл руки после возни с компрессорной установкой. Так и есть…
Он уже собирался выйти, как увидел в углу Киреева. Через экран осциллографа плыли замысловатые кривые. Петр Александрович просматривал узел в установке Савицкого. Было непонятно — заметил он Вадима или нет. Если не заметил, то услышал, так что выйти из лаборатории не совсем удобно. Надо хотя бы поздороваться. «Почему он копается в установке Савицкого?» — подумал Вадим и поздоровался.
Киреев не ответил. Вадим постоял и добавил:
— Забыл часы. Весь день как без рук.
— Адвокатов нанимаете?! — произнес Киреев, не оборачиваясь.
— Каких адвокатов? — не понял Вадим.
— Плохих.
— Я вас не совсем понимаю, Петр Александрович.
— Слушайте, Родионов, не валяйте дурака. — Киреев только сейчас обернулся к нему.
Вадим принялся заводить часы.
— Вы будто не знаете? — неуверенно произнес Киреев.
— Бросьте намеки, Петр Александрович, — раздраженно проговорил Вадим. — Я ничего не знаю.
Киреев пробарабанил пальцами походный марш:
— Забавно! Боец-доброволец! — и расстегнул две верхние пуговицы рубашки, освобождая сильную шею. — Он, видите ли, считает работу Вадима Родионова серьезным исследованием…
— Кто «он»?
— Ваш друг Ипполит. Почтенный кандидат наук Горшенин… Почему вы не удивляетесь? Вы знали?
