- Что значит ваша — не ваша! — воскликнул Барамзин. — Вы зачем тогда приехали? Немедленно приступайте к делу.
- Фу-ты ну-ты... Командир нашелся! — задиристо ответил парень.
Рябинин откинул влажные волосы с потного лба.
- Ты как разговариваешь? С самим Кирилл Макарычем?!
- А мне плевать. Схему гоните. А то уедем.
Барамзин внимательней вгляделся в лицо парня. Он и вправду пьян. Не всерьез, но явно принял...
- Послушайте, молодой человек. Здесь товарный склад. Под угрозой порчи огромные ценности. — Барамзин решил не начинать с парнем спора, проку будет мало. Главное сейчас — остановить поступление воды. — Понимаю, отсутствие схемы затрудняет вашу работу, и я сделаю соответствующие выводы. Но сейчас надо ликвидировать аварию. И откачать воду.
- Качалки все равно нет, испорчена качалка. Компрессор вызывать надо. Мне было сказано приехать на объект и закрутить-прикрутить... А до ваших тряпок мне дела нет. Их все равно в магазине не купишь. А если и покупать, то считайте, сколько мне месяцев на ваши меха горбатиться надо. — Парень обвел стоящих перед ним усталых пожилых людей хитрыми глазами: мы, мол, понимаем, что к чему... — К тому же, повторяю, вода не наша. Полное право распрощаться имею.
- Не наша, не наша! — вскипел Мануйлов. — А чья, турецкая?
- Может, и турецкая, дед... Наша вода на улице, до водомера. После водомера другое ведомство. Что бульдозер своротил, мы латанули. И все! Стенку разбирать не наша забота. — Он ухмыльнулся, показав крепкие зубы. — Закурить бы дали. А то кашель схватишь с вашими ваннами.
Рябинин достал портсигар и услужливо раскрыл его навстречу парню. Грязными пальцами тот вытянул две папиросины: одну заложил за ухо, другую бросил в рот.
- За труды наши. Награда. — Он подмигнул Рябинину, выжидая, пока тот найдет зажигалку.
Барамзин протянул руку, вырвал изо рта парня папиросу и швырнул в воду.
- Курить на складе запрещено, — внятно проговорил Барамзин. — Это во-первых. Во-вторых, вы сейчас же приметесь за обнаружение причины аварии. И ликвидируете ее.
Парень молча смотрел на Барамзина. Ярость тихо мерцала в мелких запавших глазках. Обида исказила мятое личико.
- Вы это зачем, а? Я ради вас на брюхе ползал, а вы папиросу, значит, в воду! Стоите тут сытые, чистенькие...
Барамзин в бессильном гневе сжимал кулаки. Дорога каждая минута, а он топчется перед этим сопляком. Он, человек, отвечающий за огромное хозяйство, жизнь проживший! Конечно, он не оставит этого: завтра же свяжется с руководством аварийной службы. Но сейчас, в эту минуту... Что толку от него, высокого начальства, если такого же результата могли добиться и Рябинин, и дежурный охраны. Нет, подняли его, Барамзина, привезли в надежде на авторитет, влияние. А он стоит перед патлатым, вертлявым, чумазым стервецом, стоит, скрывая растерянность от своих подчиненных...
Парень достал из-за уха вторую папиросу и похлопал себя по карманам, разыскивая спички...
В следующую секунду — Барамзин даже не успел разобраться толком, что произошло, — парень ойкнул и, точно доска, плашмя опрокинулся на пол в воду. Вертко крутанул башкой в сторону грузчика с вислыми, как у моржа, усами.
- Ты что?! Таракан! — Парень подтянул ноги, пытаясь подняться.
Усатый шагнул к парню, наклонился и с оттягом, смачно, всей раскрытой пятерней отвесил затрещину. Голова парня дернулась, кожа на скуле лопнула, показалась кровь. К усатому подскочили несколько человек, вцепились ему в плечи, стараясь оттащить в сторону.
- Убью гада! Тварь! Руки-ноги переломаю, падла! — Усатый пытался вырваться. — Не перекроешь дыру — в собственном дерьме вымажу, гад! Любой суд меня оправдает!..
Водитель включил передачу, и автомобиль, неуклюже переваливаясь, выполз на чистую дорогу, фыркнул и понес себя к городу. Барамзин провел перчаткой по запотевшему стеклу. Четко проступили очертания сиреневых рассветных домов. Шесть утра. Мануйлов дремал, привалившись к окну. Расстегнутый тулуп распался по сиденью сивыми завитками меха. Барамзин вздохнул. Он не мог спать сидя. А раньше мог. Даже на ходу, в строю. И сны видел под аккомпанемент шагов многочасового перехода...
Он вспомнил молодого офицера-пожарника. Тот прикатил на спецмашине, проанализировал обстановку. Вдвоем с водителем подключили насос и откачали из склада воду. Потом подъехала аварийная машина с хватким, деловым мастером.
Барамзин уже не чувствовал злости — утихла. А мысли сонно омывали то один эпизод минувшей ночи, то другой. И все они замыкались на том малом с тонкой шеей в растянутом вороте грязного свитера.
- Ну его к бесу, Макарыч, — проворчал Мануйлов. — Забудь!
- Думал, ты сны цветные видишь, — проговорил Барамзин.
- Брось, брось, Макарыч, — повторил Мануйлов. — Тот усач, что ему по морде жахнул, тоже не кончал благородных курсов. И вроде бы одногодки по виду. Только один совестливый, а другой — мразь. Генетически, понимаешь. От рождения... А ты сидишь мучаешься.
- И мучаюсь, Вася, мучаюсь! — искренне воскликнул Барамзин. — Точно мордой меня об стенку. И мы были молодыми, Вася, я же помню, мы были молодыми...
- И среди нас такие же попадались, — перебил Мануйлов.
Барамзин отвернул расстроенное лицо.
- Понимаешь, авария, катастрофа... А тут приезжает пьяный, наглый... Как вспомню о нем, так все в другом свете представляется. Как великая беда. Не-по-пра- ви-мая.
- Поправимая, Макарыч, поправимая. Меры нужны. И серьезные. Чтобы мразь безнаказанности не чувствовала! — горячо воскликнул Мануйлов. — Выкидывать к чертям собачьим с работы! И не принимать, не унижаться перед дрянью. Пусть потыркается.
- Рук везде не хватает. Подберут, — обронил Барамзин.
Водитель вежливо полуобернулся к ним, не сводя глаз с дороги.
- Я вот интересуюсь, с вашего позволения. Чем вам тот парень не угодил?
- То есть как? — даже растерялся Барамзин.
- А так. Инструкцию не он придумал. Наоборот! Все бы делали то, что обязаны, рай бы наступил... А ему по шее за это.Так он пьян был, каналья! — вскричал Мануйлов.
- Пьян — это плохо. — Водитель примолк, подумал. — Только то, что выпимши был, — вот и вся его вина.
Мануйлов вытянул короткую шею и почти коснулся лбом щеки водителя.
- А в войну? Люди телом вражьи амбразуры прикрывали!
- То война, — спокойно ответил водитель. — А сейчас? Один бездельничает, паразит, а другой его ошибки исправляет, жизнью рискует. Героизм? По мне, это покрывательство. Статья за это есть, уголовная.
Мануйлов резко откинулся на спинку сиденья, запахнул тулуп и ткнул локтем Барамзина.
- Ну и кадры у тебя, Макарыч... Да этот хуже того, патлатого. Тот хватил, а этот размышляет...
- Верно, размышляю, — обрадовался водитель. — Вы же сетовали, что люди мало думают. А вот он я! И тут же против меня повернули, вместо того чтобы подумать хотя бы... Неблагородно! Или за собой не замечаем?
- На дорогу гляди, — буркнул Барамзин. — За рулем сидишь, философ. — Но в голосе его не было строгости. Наоборот, какое-то умиротворение и покой...
Разом погасли ночные фонари. И сиреневое утро ввалилось в тесный домик на быстрых четырех колесах. Проскакивая квартал за кварталом, автомобиль, казалось, рассекал финишные ленты широких улиц, раскинутых по обе стороны от его легкого стремительного тела. Ленты эти были прозрачны той утренней бездонной глубиной, которая околдовала в перспективе дома, бульвары, киоски, телефонные будки, памятники, площади, ограды.
Малоснежная зима кое-где еще берегла сизые сугробы в ожидании мартовских прощальных снегов, так часто выпадающих в этом большом городе... Встречались и ранние пешеходы. Они спешили к
