она, как говорится, ничего не имела. Ее, возмутила Рудина, приславшая на комиссию младшего продавца. Хотя бы товароведа, на худой конец. Конечно, отдел канцтоваров, кто его принимает всерьез...
Степан Лукич отбросил шланг, поднялся с ящика и призывно взглянул на членов комиссии: пора приступать к делу. Женщины уставились на огонь, улыбаясь своим мыслям. Суетливое пламя отражалось в зрачках, делая их лица чем-то похожими друг на друга. И Сударушкина уже справилась с негодованием против Рудиной.
Бледная большеглазая Неля пыталась выглядеть озабоченной, но это ей плохо удавалось.
- Прозрачная ты какая-то, — дружески проговорила Сударушкина.
- У меня кислотность нулевая, — с готовностью отозвалась Неля и захлебнулась в смехе. — Это что, а раньше сквозь меня газету можно было читать.
- И чего смешного? — проворчала степенная Магда Васильевна.
- А чего плакать? — не унималась Неля.
- Характер у нее такой, — заметила Шурочка Сазонова.
- Ага,— подтвердила Неля.—Характер у меня такой.
- Не наговаривай на себя. — Магда Васильевна покачала головой. — Не стыдно? Ведь красивая.
Женщины взглянули на Нелю и дружно кивнули.
- Хотела сама поднести большой мешок. Нет, говорит, дайте мне. — Магда Васильевна зарылась носом в платок.
- Разве это тяжесть? — проговорила Неля. — Сейчас таскаем обувь. Второй фабрики. Каждая пара тонну весит, руки отваливаются.
- А чего их таскать-то? — подал голос Степан Лукич. — Кто их берет? Перекладываете с места на место — вот и вся торговля.
- У вас вообще творится непонятное в отделе, — заметила бухгалтер Сазонова. — Как бы весь «Олимп» не подвели. Плюсовая сальдовка который день держится. Гром с ясного неба.
- А что это значит? — поинтересовалась Неля.
- А то. Взяли с фабрики обувь, выплатили им огромные деньги, а продавать не продаете.
Неля испуганно посмотрела на бухгалтера, словно от этой хрупкой женщины зависело благополучие отдела...
Покончив с первым мешком, комиссия принялась за второй. Когда расправились и с ним, Сударушкина вытянула из папки бланк, и члены комиссии поочередно поставили свои подписи под актом. Никто и не заметил, как подошла Рудина.
- Ну, как мои лучшие кадры? — бодро произнесла Стелла Георгиевна.
Сударушкина покачала головой, показывая, что она на нее не сердится, прошло. Рудина улыбнулась всем сразу и собралась было идти дальше, но Сазонова тронула ее за рукав. На мгновенье лицо Рудиной подернулось едва уловимой тенью. Но только на миг. И вновь она мягко, доброжелательно смотрела на Сазонову.
- Вы получили сальдовку со счетной станции? — спросила Сазонова.
- Получила. — В тоне Рудиной звучало спокойствие, она будто утверждала: хотя сальдовая ведомость по обувному отделу и настораживает бухгалтерию, но лично она, Рудина, спокойна. Неувязки довольно часто встречаются в торговом деле. Специалисты не могут понять, почему товар, который устойчиво не пользуется спросом, вдруг в один прекрасный день сметается с прилавка, Так что причин для волнений пока нет. Конечно, Рудина не из тех, которые полагаются на волю случая, она знает, что предпринять в острых ситуациях. А сальдовая ведомость не что иное, как бумага, информация... Что ж, спасибо за сообщение. Только Рудина не вчера пришла в торговлю, знает, что к чему.
- И тем не менее, Стелла Георгиевна, — проговорила Сазонова, — все отделы сообщили нам о состоянии товарных остатков, а вы задерживаете. Чего доброго, столкнете нас с банком.
Рудина отошла. На душе у нее было неспокойно. Только что она поднималась в главную кассу, к пятичасовой выручке. Интересовалась. Выручка по обувному отделу была настолько низка, что главный кассир укоризненно покачала головой. А это она позволяла себе лишь в особо тяжелых ситуациях. Рудина намеревалась проконтролировать и семичасовую выручку. Но надежд было мало, она это чувствовала.
10
Сержант Пинчук нес службу при главной кассе.
В семь вечера он сопровождал старшего кассира во время обхода на снятие денег. Обычно старшего кассира сопровождал конвой из двух милиционеров — впереди и сзади. В пять часов кассу еще сняли полным конвоем. А к вечернему обходу у напарника разболелся зуб, и Пинчуку пришлось сопровождать старшего кассира одному. Пинчуку недавно стукнуло полста, но он любого молодого милиционера на гирях пережимал. Да чего, собственно, опасаться — маршрут жесткий: из зала в зал, от кассы к кассе. Вокруг полно людей. И сама процедура сдачи кассирами денег дежурному кассиру была не канительна. Сложила выручку в номерной мешочек, приложила реестр, захлопнула — и все. Дежурная не пересчитывает денег — прихватывает мешочек, расписывается в получении и следует к другой кассе.
Еще никогда за все годы службы Пинчук не слышал, чтобы совершили нападение на дежурный конвой. Но Пинчук к своим обязанностям относился добросовестно. Видел все вокруг и около...
В помещении главной кассы размещалось, в сущности, два учреждения: универмаг «Олимп» в большой светлой комнате отделялся прочной стеной от филиала Госбанка. Представитель банка — оператор, пожилая женщина в цветном домашнем халате и тапочках, сидела за бронированной стеной. Сержант часто любовался через смотровую щель, с какой скоростью она пересчитывает деньги. Прозрачная рябь, в которой обозначались только пальцы. Миг — и пачка обработана. Обвязывала лентой. Ставила свой штамп. Все! После нее уже пересчитывать не будут — она представитель банка. Затем составляла препроводительную ведомость. Вкладывала все это в сменную сумку, специально закрепленную за Универмагом. Пломбировала. Все это надо успеть до прибытия инкассатора.
Последнюю, девятичасовую выручку кассиры приносили в банк сами. Сдавали. Собирались домой. Обычно Пинчук располагался на табурете с журналом в руках, изредка окидывая взглядом снующих по комнате кассиров. Те угощали сержанта кто яблоками, кто домашним пирожком. Переговаривались между собой. А иногда такую свару затевали, хоть уши затыкай. Кое-кого из них связывали с главным кассиром Степановой особые, деликатные отношения. Но об этом не принято было говорить — Степанова начальница строгая, а место кассира в «Олимпе» на улице не валяется. Главный кассир мог миловать, мог казнить. «Миловать» — значит при каждом удобном случае подкидывать выгодную в этот день кассу. Не говоря уж о мелких любезностях: график работы и отдыха, отпуска... «Казнить» — наоборот. Конечно, существовала «скользящая» очередность, чтобы без обид. Но работа есть работа. Всякие возникают ситуации...
Тамара работала не хуже Киры Александровны Аматуни, но никак не могла наладить отношения с главным кассиром. И подарки делала, и льстила. Все впустую! А может, неприязнь сеяла Кира Александровна с друзьями...
Большим психологом была Кира Александровна. Можно сказать, профессиональным. Тонким и наблюдательным. Она видела покупателя насквозь. Особый дар. Конечно, Аматуни не брезговала и традиционным методом: вручала покупателю вначале чек, потом мелкий размен, потом рубли. В то время как инструкция строго наказывала: чек завершает расчет. Без чека покупатель не отойдет от кассы. А без сдачи после получения чека — сколько угодно. Но Аматуни не прятала «забытых» денег, выкладывала на видное место и не убирала до тех пор, пока покупатель не покинет секцию. И возвращала по первому же требованию с извинением, без скандала. Как правило, покупатель или не замечал уловки, или, уверенный в том, что правды не добиться, смирялся... Находились и мошенники, которые предъявляли претензии, не имея для этого основания. Кассиры на это реагировали по-разному. Кира Александровна не мелочилась, вручала требуемую сумму — и все, инцидент исчерпан. Себе дороже!
Кира Александровна владела и другими методами. Еще от родительницы своей научилась. В свалке за дефицитом она намечала жертву. По рукам и носам определяла. Психолог! Отсчитывала вслух сдачу за
