Пауза затягивалась.
– Сказал, что видит меня впервые, – подталкивал Клямин Серафима.
– Встретишь поезд – езжай домой. Жди моего звонка. Все! – решил Серафим.
Клямин повесил трубку, вышел из телефонной будки и тотчас обнаружил на груди развод от капли воды. Он сделал шаг в сторону и задрал голову. На третьем этаже поливали цветы, и капли падали на улицу.
– Мадам! – закричал Клямин. – Я не клумба! Человек разговаривает по делу, а ему на голову льют воду.
В окне показалась женщина средних лет.
– Ваши дела стоят две копейки, – вступила она в разговор. – Отскочьте, я за себя не ручаюсь. У меня полный чайник, вы станете мокрым, как цуцик.
Клямин едва отпрянул в сторону, как об асфальт ударили рваные струйки воды. И брызги густым горохом облепили обшлага его брюк.
– Мадам! Вы целитесь в цветы – попадаете на брюки. Так я вам дам урок, мадам. Вы не пожалеете.
Клямин порыскал глазами, поднял довольно крупный кусок кирпича и, размахнувшись, метнул в балконную дверь.
Звон разбитого стекла расплескался по сонной будничной улице.
Женщина от неожиданности онемела, но в следующее мгновение заорала, срываясь на визг:
– Люди! Он чуть не убил мене!
Улица безмолвствовала. Из-под перекладины ворот выглянула чумная собачонка и тотчас залилась тоненьким добросовестным лаем.
Клямин спокойно, не увеличивая шага, достиг угла.
– Босяк! – орала вслед женщина. – Идут холода. Ты сделал в доме сквозняк! Люди! О-о-их… Все попрятались… Какой телефон у милиции?!
Он притормозил у гастронома, размещавшегося в доме по улице имени писателя Т. Драйзера. В этом заведении у Клямина был свой человек. У Клямина во многих магазинах были свои люди.
Клямин хотел пройти к директору через торговый зал, но там стояла такая давка, что развел бы руками даже участковый милиционер Федосюк, а Федосюк редко когда разводил руками. Давали сосиски. Последние полгода на городском комбинате встал на ремонт сосисочный цех, и сосиски стали остродефицитным товаром.
Пришлось идти со служебного входа.
Во дворе, у окна, похожего на бойницу противотанкового дота, принимали бутылки. Очередь была небольшая – человек двадцать. Крепкие ребята с мешками, набитыми стеклотарой, стояли как часовые. Бабка с двумя бутылками из-под масла зорко следила, чтобы никто не просочился без очереди. Мужчина с помятой физиономией…
Женщина в комбинезоне с оттопыренными карманами… Последним скучал пляжный сводник Макеев. У его ног высились два туристских рюкзака, из которых ружейными стволами торчали пустые бутылки. Заметив Клямина, старик отвернулся носом к стене, пытаясь остаться незамеченным.
Клямин приблизился к Макееву, провел ладонью по его утлой спине, обтянутой рыжим пиджаком:
– Что, дед, как дружба народов? Наводишь мосты? Одобряю. Лишь бы не было войны.
Макеев дернулся спиной, сбрасывая руку Клямина:
– За собой смотли. Тозе холос гусь. Я хотя бы безвледен.
Клямин удивился и посмотрел на сивый, патлатый затылок старика:
– А я кому вреден?
– Всем!
Те, кто стоял поближе, с интересом прислушивались к странному разговору, готовые вмешаться в любое мгновение. Правда, вид Клямина не вызывал особого желания читать ему нравоучения. Тем не менее женщина, стоявшая перед Макеевым, уже накалялась жаром справедливости. Она со значением взглянула на Клямина и отвернулась.
– Так кому же я вреден, дед? – У Клямина еще теплились добрые намерения, с которыми он подошел к старику.
Женщина обернулась и прищурила глаза:
– Что вы пристали к человеку? Он старше вас вдвое.
– Послушайте, мадам, я только что имел дело с такой же неразборчивой гражданкой. И немного притомился.
– Что вы хотите сказать? – Женщина подперла руками широкие бедра.
Клямин легонько ткнул ее мешок:
– Сегодня, мадам, как назло, принимают целые бутылки. Битые сегодня не принимают. Вы рискуете потерять время. – Он обернулся к Макееву, который явно пытался улизнуть: – Так кому же я вреден, дядя?
Женщина наконец справилась с душившим ее гневом. Она хотела еще что-то произнести. Клямин вытянул указательный палец и поднес к ее толстым губам:
– Ша! Я же предупреждал вас, мадам…
