под несильным ветерком. И в их изумрудной чешуе стойко плыл церковный крест…
Пора бы и лампочку включить. Что священник и сделал.
Длинные тени резко повторили на стенах контуры предметов. Словно переставили декорации. И, как это случается в конце дня, изменилось и настроение.
– Человеков много на земле расплодилось, Андрей Васильевич. Каждый хочет жить получше. Другой-то жизни не будет. Вот и стараются, на себя одеяло тянут. И какое одеяло! Я бы вам порассказал… А с виду – просто святые. – Антон ругнулся и вдруг смутился: – Извините, сорвалось.
Священник улыбнулся и близоруко прищурил глаза:
– В Библии сказано: «Так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония». То Господь обращался к фарисеям.
– Фарисеи? Не знаю, – признался Клямин. – Но в морду дать охота.
Священник рассмеялся:
– Глядишь, я вас и к вере приобщу.
– Не приобщите, Андрей Васильевич. У меня бог другой.
– Рубль?
– Рубль? Сейчас рубль ничего не значит, отец Андрей. Вроде его и нет вовсе. Так, мираж. Сейчас с червонца разговор начинают. Как в Италии. У них тысячи монет на стакан лимонада не хватает.
– Капиталисты, – вставил Гриня.
– О! Прав комсомолец! – Клямин широко развел руками. – А мы, строители светлого будущего, люди скромные. С червонца начинаем.
– Особенно вы строитель, – не удержался священник.
– А что? Я и есть. Самый строитель. Светлого будущего. Своего! Подчеркиваю! – проговорил Клямин. – Я и карабкаюсь тихонечко, не тушуюсь.
– Не сорвешься? – вздохнул священник.
– Я сильный. И мне везет.
– Сильные быстрее погибают. И насчет везения тоже разобраться надо б… Слабый человек – более счастливый. Слабый чувствует жизнь острее. За двоих живет. И выживает в лихих испытаниях, потому как за надежду цепляется… А сильный мучается гордыней. И погибает. На то примеров множество. – Снегирев переждал и добавил: – Потому как Бог на стороне слабых. В этом великая истина. Кто на многое претендует, ничего не имеет.
– А сами, Андрей Васильевич, не в лаптях ходите. Автомобиль, телевизор. Телефон персональный… Как это вы с Богом примиряете?
Клямин понимал, что говорит чепуху, но удержаться не мог.
– Все, Антон, Божий промысел. Все добрые дела рук людских – это Божественное проявление. В религиозном смысле. И через все эти вещи я Бога познаю. Как и через деревья эти, птичьи голоса, телевизионные антенны и морской прибой. Во всем, где есть красота, ум и деяние во благо, нахожу я Божественное проявление. А все, что создано во благо, человеку дозволено…
– Дозволено, – подхватил Гриня и наморщился. Руки его были испачканы соляркой, и вытереть нос не представлялось возможным. Он жалобно посмотрел на священника. Снегирев поднялся, подобрал с подоконника чистую ветошь и поднес к мокрому носу специалиста. Гриня с наслаждением сморкнулся.
– Дозволено, – повторил Гриня облегченно. – А ваша проповедь на Успение? Мать из церкви вернулась и две пластинки мои грохнула. Я за них очередь в городе отстоял. Из соседних поселков ребята приезжали слушать.
– Бесовская музыка. Воют в микрофон, как звери, и в барабаны бухают. Это музыка? – возразил священник.
– А говорите – все дозволено.
– В послании апостола Павла сказано: «Все мне позволительно, но не все полезно…» Все, что создано в мире, мне дозволено, но не все мне на пользу.
Снегирев швырнул ветошь в угол и вернулся на место.
– А родительница твоя самочинье проявила. Этого я не проповедовал. Но с матери и спросу нет… Что касаемо музыки вашей, то не душу радуете, а тоску заглушаете. И искушение… Ты послушай, как в церкви поют. Не жалостливо, не покорно. Просветленно! Если и не веруют, все равно соприкасаются… Не поймете вы, Антон, ибо грешны в помыслах…
Под жаркими фарами таксомотора дорога как бы выворачивала черную спину. Она была сейчас не та, что вечером.
Вообще дорогой, как и людьми, владело настроение. Утром такой добрый, отдохнувший, асфальт к полудню становился жестким, неровным. Он швырял под колеса колдобины, ямы, щели. Он сужался в самом неподходящем месте.
К вечеру дорога уставала, смиряла строптивость, чтобы ночью окончательно успокоиться, зализать раны, нанесенные колесами автомашин, гусеницами тракторов. Ночью не так ощущаются пороки шоссе. Ночью внимание водителя не отвлекают посторонние предметы. Можно заняться своими заботами, уйти в себя…
Разговор со священником все бродил в сознании Клямина обрывками фраз, доброй интонацией, мягкими движениями крепких смуглых рук с янтарными ногтями. Мысль о том, что слабые люди счастливее тех, которые считают себя твердыми и сильными, вызывала все больше и больше неосознанных ассоциаций. Прав отец Андрей, прав…
