Позавчера я просматривал сайты неонацистов. Если целиком полагаться на алгоритм поиска, можно сделать вывод, что степень фашизации зависит от частотности употребления слова «наци». В то время как чаще всего оно употребляется как раз на антифашистских сайтах.
Сама сеть, таким образом, словно бы иронизирует над теми, кто привык воспринимать информацию по критериям «реального мира». Сколько бы кто ни пытался строить «клеток каталога», информация все равно в них не уместится и найдет для себя новые, полистилистические и междисциплинарные пространства. А «каталогизаторам» останется лишь вновь и вновь ломать голову над тем, к какому «-изму» их отнести…[22]
Не срабатывает в сетевой реальности и другой известный прием прошлой эпохи — запрещение литературных произведений. Просто потому, что теперь эти произведения не нуждаются в печатном станке как необходимом орудии для своего распространения. Они теперь с помощью сети могут сами постоять за себя — и даже нанести ущерб самим цензорам. Недавняя остроумная акция русских сетевых деятелей также уже стала классической. Когда одна официальная псевдомолодежная организация решила провернуть, как ей казалось, удачный пиар-ход с обменом книг «сомнительных» писателей на «правильные», она никак не ожидала, что эти «неправильные» книги ей будут присылать в электронном виде и в таких объемах, что ее почтовая программа будет ежедневно выходить из строя…
Показательно, что в цензорских покушениях на сеть вполне совпадают религиозные фундаменталисты (талибы, к примеру, во время своего пребывания у власти пытались «запретить» все неисламские сайты по всему миру) и борцы с этим самым фундаментализмом, которые одержимы теперь розыском в сети посланцев мифологического бен Ладена. За этими антиподами, как выясняется, стоит одна и та же прошлая эпоха — с ее опорой на силовые структуры, административные аппараты, консервативное население. На стороне же обитателей сети — глобальное мышление, мобильность и утопия.
Субъектом утопии в сетевом обществе становятся микрокорпорации — творческие альянсы, реализующие свой стратегический проект. Эти альянсы чаще всего не имеют центрального офиса, должностной иерархии и прочих атрибутов «реальной» корпорации, однако, зачастую именно поэтому они действуют гораздо эффективнее первых. Владислав Иноземцев называет их «креативными корпорациями», Дмитрий Иванов — «виртуальными», но по сути речь идет об одном и том же феномене. Составляют эти корпорации интеллектуальные работники (knowledge-workers) — без каких-то жестких разделений по узким специализациям, поскольку диапазон задач, которые они решают, бывает довольно широк. Прежние, громоздкие институциональные пирамиды, построенные по иерархическому принципу и давившие творческую свободу необходимостью «согласований» на разных «этажах», уступают место динамичным ситуативным структурам, возникающим «под задачу».
Даже самые малые креативные корпорации географически могут быть трансконтинентальными и успешно решать задачи транснационального масштаба. Они могут заниматься чем угодно — брендингом, экспертизой, аналитикой, программированием, проектированием, медиа-артом, дизайном… — но в их деятельности непременно присутствует собственная, особая мифология, отличающая их от тривиальных посреднических структур.
История креативных корпораций начинается, по Иноземцеву, еще
с середины 60-х годов, когда быстро распространялись новые технологии, предполагавшие децентрализацию, демассификацию, фрагментацию производства и требовавшие работников, одним из важнейших качеств которых является выраженное стремление к автономности. Эти перемены ознаменовали переход к системе гибкой специализации… Персонал компании предпочитает сегодня работать там, где царит дух равенства, где идеи ценятся выше, чем положение на иерархической лестнице.
Такие компании, представляющие собой уже не столько элементы общества (society), сколько общности (communities), организуют свою деятельность не на основе решения большинства и даже не на основе консенсуса, а на базе внутренней согласованности (congruence) ориентиров и целей. Впервые мотивы деятельности в значительной мере вытесняют стимулы, а организация, основанная на единстве (coexistence) мировоззрения и ценностных установок ее членов, становится наиболее самодостаточной и динамичной формой производственного сообщества.
Креативные корпорации кардинально отличаются по своей природе не только от «реальных государств», но и от крупных медиа-империй, также строящихся по строгому пирамидальному принципу. Именно на это обратил внимание Ричард Барбрук:
Сеть сегодня объявляют новой парадигмой общества, в свете которой должны перестроиться бизнес, правительство и культура. Хотя медиа-корпорации часто рассматриваются как пионеры высокотехнологичного будущего, их эта парадигма пугает.
Крупные медиа-корпорации сопоставимы в этом контексте с Пентагоном, который развил сетевые технологии, но сам же испугался их всеобщего распространения. Медиа-корпорации также имеют основания опасаться, что их массовые и «самые информированные» телеканалы и газеты лишатся львиной доли своего рынка, когда каждый человек сможет сам легко получить нужную ему (и более достоверную!) информацию, по своим, интерактивным сетевым каналам. Это не «конкуренция» с медиа-концернами, а просто выход за пределы их прежней информационной монополии.
Иноземцев перечисляет еще некоторые характерные признаки этого нового типа альянсов:
Креативная корпорация, как правило, не следует текущей хозяйственной конъюнктуре, а формирует ее. Продукция креативной корпорации чаще всего представляет собой качественно новые знаниеемкие продукты или услуги. Креативные корпорации не только способны развиваться, используя внутренние источники, но и обнаруживают возможность постоянно преобразовываться, давая жизнь все новым и новым компаниям. В условиях, когда деятельность становится ориентированной на процесс, а отдельные работники в некотором смысле персонифицируют определенные его элементы, что находит свое воплощение в достаточно условном, но вполне показательном термине «владелец процесса» («process owner»), не существует серьезных препятствий для выделения из компании новых самостоятельных структур. В результате от креативной корпорации постоянно «отпочковываются» самостоятельные фирмы, в своей последующей деятельности руководствующиеся подобными же принципами. Это, в свою очередь, свидетельствует о том, что в следующем столетии роль и значение креативных компаний будут лишь возрастать.
Возрастающая роль виртуальных корпораций вызывает и возрастающую тревогу у аналитиков, обслуживающих «реальное государство». Так, думский советник Александр Давыдов рисует весьма правдоподобный прогноз того, чем кончится столкновение государственной пирамиды с сетевыми «неформалами»:
Возможность связи «всех со всеми» создает ситуацию, когда для любого действия всегда найдется доселе неизвестная форма его реализации, а контролировать неведомое невозможно… Способом обессмысливания фискальных усилий государства, видимо, станет создание «дурной бесконечности» объектов контроля путем юридического дробления производства, то есть предельное, вплоть до уровня «предпринимателя без образования юридического лица», разнесение технологических процессов по формально независимым соисполнителям. В принципе, передовые информационные технологии позволяют организовать такую систему торговли, в которой товары будут обмениваться друг на друга без посредничества какого бы то ни было общего эквивалента стоимости. Появления же безденежной экономики современное государство не выдержит, поскольку деньги являются его ключевым инструментом.
Те, кто не мыслит себе реальности без иерархических категорий, символически стремятся достроить «усеченную пирамиду». Однако для ока, которое открывается на ее вершине, эта постройка более не
