Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I

карточки и усиленный комиссарский паек, она же в ответ дала Гробштейну известно что. Так и выжила с сыном, да еще спасла второго мужа, Вову Никифорова, который так и не смог ей сделать ребенка, — этот муж не погиб на фронтах гражданской войны, а был спасен Люськой в совершенно неожиданной ситуации — она выдернула его из колонны пленных белогвардейцев, когда один охранник-красноармеец вел из тюрьмы эту похоронную команду, — то ли рыть могилы, то ли на общественно-полезные работы, то ли самих на расстрел. Похоронная команда еле брела, тогда таких призраков водили по Крыму тысячами.

Люська несла куда-то сыночка Луку, как вдруг увидела среди арестованных своего мужа. С криком «Вова!» она подбежала к пленным. Произошло замешательство, команда остановилась. Все поняли, что произошло. Красноармеец, разумеется, тоже понял, что произошло. Он заинтересовался, приблизился к пленному Вове, который обнимал Люську, и спросил:

— Сожительница?

— Нет, — ответил Вова.

— Невеста?

— Нет.

Красноармеец начал терять терпение:

— Жена?

— Да.

— Врешь?

— Нет.

Тогда красноармеец спросил Люську:

— Муж?

— Да.

— Твой муж?

— А то чей! Вот ребенок от него!

— Дочь?

— Сын.

— Он офицер?

— Какой из него офицер? Дурак он!

Охранник огляделся. За ним никто не наблюдал. Взвод красноармейцев на углу улицы с гоготом играли в «морру», но в более грубом ее варианте «жучка» или «жмурика»: они окружили какого-то болвана Семэна (жучка, жмурика) и на счет «три» лупили сзади по его выставленной ладони. «Мыкола, не бей так сильно!» — кричал жмурик. Он должен был угадать ударившего, и тогда ударивший сам становился жмуриком. Игра могла продолжаться до сотрясения мозга у жмурика.

Красноармеец принял решение и тихо сказал Вове:

— Иди отсюда. Быстро!

Но Вова не понял.

— Уходи!

Вова не мог поверить.

— Быстро. Беги!

Вова затравленно озирался.

— Давай, Вова, давай, давай, давай, давай, давай! — зашептали пленные. Вова не верил. Тогда гуманный красноармеец взял Вову за шиворот, вытащил из колонны и поддал ему коленом под зад.

Пленные тихо зааплодировали красноармейцу. Вова и Люська не сразу поверили и продолжали стоять. Колонна задумчиво продолжила свой путь. Через три квартала красноармеец огляделся по сторонам, остановил похоронную команду, подозвал какого-то семитообразного прохожего — поинтеллигентнее и почище — и заставил того стать в колонну, потому что за военнопленных ему надо было отчитываться по счету.

А Вова Никифоров усыновил новорожденного и опять сгинул — уже навсегда — в самом начале конца какой-то очередной реконструкции в индустриализации хозяйственного майна.

ГЛАВА 21

Поэты для общества ненамного полезнее игроков в бадминтон.

Малер

Сашко Гайдамака

ГРАФФИТИ НА СТЕНЕ ДОМА ПРАВИТЕЛЬСТВА В ГРОЗНОМ

Послушай, нас с тобой не пощадят, когда начнут стрелять на площадях.
Не уцелеть нам при любом раскладе.
Дошлют патрон — и зла не ощутят.
Послушай, нам себя не уберечь.
Как это будет? Вот о том и речь: вокруг тебя прохожие залягут — а ты не догадаешься залечь.
Минуя улиц опустевший стык, ты будешь бормотать последний стих, наивно веря, что отыщешь рифму — и все грехи Господь тебе простит.
Живи как жил, как брел ты до сих пор, ведя с собой ли, с Богом разговор, покуда за стволом ближайшей липы не перещелкнул новенький затвор.[98]

КОНЕЦ 2-Й ЧАСТИ

ПРОМЕЖУТОЧНАЯ ГЛАВА

Автор, находясь на этот раз в трезвом уме и в здравой памяти и не желая второго перебора, придумал ПРОМЕЖУТОЧНУЮ ГЛАВУ между второй и третьей частями романа. Автор продолжает гнуть свою кривую линию!

Примечание редактора

НЕСКОЛЬКО АВТОРСКИХ СЛОВ ПО РАЗНЫМ ПОВОДАМ

За мной, читатель!

М. Булгаков

Без вечного следователя Нуразбекова лунный купидон был бы навсегда утерян для пауки. Сгинул бы, как тасманийский волк в известной нам реальности, никто бы о нем не узнал. Нуразбеков был следователем от Бога, чего стоит хотя бы его остроумное и верное предположение об авторе самой первой прокламации.