он пришёл к госпоже на квартиру, починить какие-то там выключатели и утюг. И ещё что-то… Когда кончилась вся эта шумиха, года через два-три, один молоденький парнишка, обучавшийся при Нягу, сказал мне, что тоже слышал в тот день, как он разговаривал с Ириной. Значит, я не ошиблась.
Эмиль был весь внимание. Казалось, кража браслета начинала как-то связываться с убийством актрисы. Во всяком случае, было ясно, что Ирина Нягу лгала. Почему?
Эмиль решил пойти дальше; он начал задавать новые вопросы, связанные с показаниями Елены Фаркаш.
— Среди ваших показаний я прочёл об анонимных письмах, о телефонном звонке… Кстати, вы так и не вспомнили, кому мог принадлежать тот голос?
— Нет. Не смогла! И поверьте, что я часто мучилась этим. И со временем всё сильнее, потому что каждый раз переживала всю историю заново и каждый раз, казалось, снова слышала этот прямо загробный голос. Но сколько бы я ни пыталась определить, кому он принадлежит, — всё напрасно! Словно каким-то чудом он терял свой знакомый мне тембр… Вы мне верите?
— Конечно… Почему бы мне вам не верить?.. Вы сказали, что с тех пор не раз переживали эту историю заново. А не появился ли в связи с этим какой-нибудь новый элемент? То есть… вы понимаете, что я хочу сказать? — спросил Эмиль, опасаясь, как бы её не сбило с толку слово «элемент».
— Очень хорошо понимаю… Нет, я не вспомнила ничего нового. Кстати, вы знаете, говорили даже, будто это я её убила, чтобы отомстить за то, что она обвинила меня в краже. Боже упаси! Хорошо, что этому никто не поверил!..
Эмиль заметил, что мастерица никак не может забыть случай с браслетом и возвращается к нему, о чём бы ни заходила речь.
— У неё было много друзей?
— Ха, друзей… Да, много…
— В то время — кто был ей всех ближе? — поинтересовался Эмиль. — Разумеется, если вы это помните.
— Я ведь сказала, что помню всё! Значит, кто был ей всех ближе? Прежде всего, у неё были близкие «явно» и близкие «тайно».
— Не понимаю, — бросил Эмиль.
— Э-э… не понимаете! Ну, знакомые — друзья, с которыми она «показывалась на людях» и другие, о которых она молчала, как могила.
— Как звали тех, с которыми она показывалась?
— Так ведь… их тогда называли: актёр, депутат, капитан, директор ресторана «Альхамбра» и кто-то ещё… Ах да! Тот самый старик, который подарил ей этот несчастный браслет! Пападат!
«Опять браслет!» — подумал Эмиль и поспешил перейти к новому вопросу.
— А из тех, о которых она молчала, как могила, вы никого не могли бы назвать?
— Вы не знали Беллу Кони! Вокруг неё были только самые высокопоставленные люди. И о них никто ничего не знал.
— В своём тогдашнем показании вы заявили, что в свой последний вечер мадам Белла Кони уехала из театра с капитаном Серджиу Орнару.
— Да, с ним, он и сам так показал.
— У них была связь?
— Ну… связь… — многозначительно покачала головой мастерица. — Связь у неё была со многими… Артистка кабаре, чего же вы хотите? Считалось, что она талантлива! А красива она была, это уж точно! Как статуя! — с искренним восхищением воскликнула женщина. — Но теперь, что же… теперь всё это в прошлом.
— У вас никогда не было подозрения о том, кто бы, например, мог быть убийцей? — поинтересовалась Ана.
— Конечно было… Многие! Я каждый вечер слышала в уборной такое, что другому доведётся услышать разве что раз в жизни. И угрозы, и шутки, и всё, что угодно.
— Вы слышали, чтобы кто-нибудь угрожал ей прямо?
— Капитан Орнару, например, и не однажды. Да и актёр, маэстро Джордже Сырбу, сказал ей однажды вечером: «Дорогая Белла, наверное, я тебя убью, ты уж не обижайся!» Вы не знаете его, маэстро Сырбу. Он, даже когда сердится, всё равно говорит: «дорогая», но со всем тем может послать вас к чёрту.
— А Белла Кони что ответила?
— Она? Засмеялась. Засмеялась, как обычно… У меня всё время было впечатление, что она и над своей жизнью издевается. Удивляюсь, как она не думала, что ей ведь нужно растить дочку…
— Я слышал, что девочке живётся хорошо.
— Ну уж, хорошо… без матери, без отца… Чего уж тут хорошего!
— Я хочу сказать, что у неё есть всё необходимое.
— Я тоже слышала… её одна женщина удочерила… Вышивальщица или что-то в этом роде…
— А вы эту женщину знаете?
— Откуда мне её знать? — удивилась мастерица.
— Извините… я думал, может быть, это была какая-нибудь знакомая мадам Беллы…
— Никакая она не знакомая… Насколько мне известно даже и не родственница… Совсем неизвестная женщина.
— А как она появилась, эта неизвестная? — Эмиль наконец вслух задал вопрос, который столько раз задавал себе мысленно.
— Бог её знает! Говорят, она взяла девочку из приюта…
Слово «приют» напоминало Ане вопросы, которые обязана была задать она.
— Значит, девочку отправили в приют?
— Так ведь… кто же бы стал за ней смотреть? — пожала плечами бывшая костюмерша.
Появление этой женщины, которая словно с неба свалилась и вдруг взяла к себе девочку, всегда казалось Эмилю подозрительным. Он всё время спрашивал себя, что это за персонаж — не родственница, не знакомая, которая появляется как раз в момент драмы и берёт к себе Дойну? Но слова мастерицы, казалось бы, разъясняли дело. «Если только женщина взяла Дойну из приюта…»
Разговор прервала одна из учениц, которая вошла, чтобы попросить у мастерицы совета относительно изготовляемого парика.
Эмиль и Ана встали.
— Мы пойдём, у вас много дела…
— И ещё какого дела!.. Вы и не знаете, какое это проклятое ремесло! Перебрать целый парик, волосок к волоску… Когда я отсюда выхожу, я света белого не вижу… Честное слово!
— Красивый парик, — сказала Ана, глядя на тот, что принесла помощница мастерицы.
— Это для королевы… Если вам нравится, я могу сделать и вам… Только принесите волосы… у меня нет… Когда вам надоест ваш цвет волос, лучше надеть парик, чем краситься. Краска убивает волосы! — со знанием дела объясняла женщина.
— Да… да… я как-нибудь зайду…
— Пожалуйста… только не в самые горячие дни… Когда мы готовим, например, Шекспира, у меня просто глаза на лоб лезут!
…Когда они вышли из мастерской Елены Фаркаш, было уже около двенадцати. На небе собирались тучи. Люди торопливо шли по улицам, убегая от надвигающегося дождя. Ана молчала, задумавшись.
— Что с тобой? — спросил Эмиль.
— Ничего… Я всё удивляюсь, как некоторые люди могут таить обиду всю жизнь!
— Это особый случай…
— Как бы то ни было… до сих пор у неё уже должно было пройти…
— Ведь она продолжала жить в той же среде, это и заставляло её всё время вспоминать о своей неприятности, — попытался оправдать мастерицу Эмиль.
— Но она говорила так, словно её обвинили в краже не двадцать лет тому назад, а сегодня!
— Может быть, это было единственное более или менее значительное событие в её жизни. Ведь она
