Откровения немецкого истребителя танков. Танковый стрелок

сохранения и усиления духовной способности германского населения к сопротивлению на фронте и дома.

Я ВЕРЮ

в германский народ, объединенный национал-социализмом, и в победу его справедливого дела.

Я ВЕРЮ

в своего вождя, Адольфа Гитлера, потому что я солдат-национал-социалист.

Я ПОЛОН РЕШИМОСТИ

посвятить в ходе настоящей решительной битвы за жизнь моего народа всю свою энергию, всю кровь и всю мою жизнь, воевать отчаянно и с неослабевающим упорством за каждую пядь германской земли.

НИКОГДА

не оставлю я своих товарищей.

НИКОГДА

не брошу я свое оружие, которое выковала для меня моя родина с огромными жертвами.

НИКОГДА

не оставлю я свой танк, мою машину, или другое военное имущество. Если приказ требует, чтобы оружие или другое имущество было оставлено, я сделаю так, чтобы ничто не попало к врагу неуничтоженным.

Я ПРИЗНАЮ,

что принадлежу к фронтовому братству своей дивизии.

Глава 11 Рассказы, связанные с танкистами и Восточной Пруссией

Воюя, а потом реквизируя продовольствие в Литве летом 1944 года, в то же время года солдаты из 24 251Е были вынуждены двинуться в юго-восточную часть лежащей по соседству Восточной Пруссии, германской провинции, в целом не тронутой летним наступлением Советов.

Весь остаток лета в Восточной Пруссии мы не делали ничего, кроме занятий физкультурой и докладов унтер-офицеру Штенгеру.

Soldatenklau на время испортили нам жизнь осенью 1944 года — еще один опыт к уже многочисленным воспоминаниям об этой местности.

К западу от Восточной Пруссии лежала Западная Пруссия, где некоторые из нас, к тому времени вновь получившие танки, после 12 января 1945 года снова будут втянуты в стычки с Советами.

Наш врач — урод

Однажды в конце 1944 года в Восточной Пруссии я и еще один парень сидели в саду, где стояло множество ульев. Одна чертова пчела ужалила меня в нижнее веко. Я пошел к врачу, который взял пипетку, полную жидкости цвета крови у кузнечиков, — помню, что средство называлось «Таргезан», — и, сжав пузырек пипетки, уронил коричневую каплю мне на правую щеку и на сравнительно новую зеленую полевую форму, оставив несмываемое пятно. Это было небольшое происшествие, но оно показывало, что наш врач не заботился о людях, которым должен был помогать. Об этом человеке можно рассказать и кое- что похуже.

В Восточной Пруссии наши ребята закрутили знакомство с беженками, что привело к повальному ночному прелюбодейству. Наутро всем устроили проверку членов, которую проводил наш врач. Любая краснота головки, или кожи, или всего члена считалась показателем того, что парень недавно имел половое сношение. Были назначены жестокие наказания за членовредительство, в том числе за заражение венерическими заболеваниями. Наш врач был готов заявить на каждом осмотре половых органов, что практически каждый солдат был сексуально активен всего несколько минут назад.

Лишь однажды я слышал, что парень из нашей роты протестовал против того, что его назвали трахальщиком, потому что его Genusswurzel («корешок удовольствий» или «бугор удовольствий») оказался на осмотре слегка красным. Его фамилия была Квак, и, кажется, он был родом из Трира на реке Мозель. У Квака нашлось мужество заявить оберштабсфельдфебелю перед строем в вестибюле казармы, что унтер- офицеры и офицеры части такие же развратники, что и рядовые, и что вышестоящие лица тоже нашли себе подруг среди беженок.

Я знал, что Квак был прав насчет унтер-офицеров и даже командира роты. Оберштабсунтерофицер Фетткётер как-то поручил мне проводить до ближайшей железнодорожной станции двух 20-летних красоток, с которыми он и его босс развлекались предыдущей ночью.

Час или около того я ехал с двумя девицами в товарном поезде. Одна спросила меня: «Ты влюблялся когда-нибудь?» Может быть, она имела в виду, что она влюбилась либо в оберштабсунтерофицера, либо в командира роты после той ночи. Могу сказать, что почти любой парень в части, сопровождай он двух девиц, изо всех сил попытался бы уломать их по-быстрому заняться с ним любовью — прямо там, в трясущемся товарном вагоне.

Квак был правильным парнем, который получил очень хорошее для своего возраста образование перед тем, как попал в танкисты. Он был полной противоположностью врачу, который был самым поганым подхалимом во всей роте, какого я когда-либо видел.

Строительство бункеров в Восточной Пруссии

Не только неуклюжесть с «Таргезаном» при обработке пчелиного укуса или нечестность в качестве определителя потертости члена делали нашего врача столь непопулярным. Он отдалился от солдат еще больше, когда осенью 1944 года Soldatenklau заставили нас таскать бревна на строительстве бункеров в Восточной Пруссии.

Любой лесник из Восточной Пруссии заплакал бы при виде своих стройных, высоких сосен — каждая не менее 40 см в диаметре у основания ствола, — поваленных и лишенных веток, но он не мог бы плакать больше, чем мы, солдаты 24 251Е, выполняя ту работу. Конечно, таскать бревна в Восточной Пруссии было тяжелейшим физическим трудом из всего, чем я занимался. Мне тогда было 19 лет. Хорошо, что до того, как Soldatenklau наложили на нас лапы, старый Штенгер позаботился о том, чтобы мы были в сравнительно хорошей физической форме.

Как это рабство относилось к врачу? Он не притронулся ни к одному бревну. Он болтался рядом, давая каждому узнать, что он медик и, на случай, если ему придется заняться своим трудом, его руки должны остаться чистыми. Ну, у него не нашлось бы никакого лечения для сильно поврежденных спин. А именно это некоторые из солдат и унтер-офицеров заработали бы на этом геркулесовом труде.

Я бы лучше увидел на его месте капеллана, смотрящего на рабский труд. И что самое странное, управлявшие своими рабами офицеры-Soldatenklau дали врачу уйти с этим.

Не было в роте человека, который после этого помог бы врачу выбраться из любой передряги, связанной с Советами. Он стал дерьмом для всех.

Приятные воспоминания о более ранних временах в Восточной Пруссии

Похожее на ГУЛАГ таскание бревен в Soldatenklau проходило не ближе 35 км к северо-западу от города Лик в юго-восточной части Восточной Пруссии. За полтора года до того, в начале 1943 года, мне выпало там несколько месяцев занятий по вождению танков в армейской танковой школе. Мирные заснеженные поля и почти неезженые лесные дороги делали время вождения незабываемым, несмотря на то что наш школьный танк со снятой башней был открыт сверху. В 1943 году были и другие приятные аспекты местности вокруг Лика.

В одной деревне — водителям пришло время смениться — мы проехали напрямик, мимо белого забора из штакетника. Солдат за рычагами переволновалсяи, желая дать задний ход, въехал в забор передним правым углом стального ящика.

Владелец чистого участка, который обегал тот забор, был добрым, великодушным стариком, который пригласил нас — инструктора и четырех курсантов — поболтать и выпить чаю. Он угостил нас огромной буханкой белого хлеба и в придачу к ней — много масла. Он знал, что могли съесть молодые парни,