от моей матери и ваших родителей.
— Они посмотрят на наше счастье доброжелательно.
— Я тоже надеюсь на это. Но будь у меня полное право определять свои поступки самой, ни единой долькой своей жизни я не распорядилась бы так, чтобы это не понравилось моей матери. Это не было бы для меня счастьем. Я буду вести себя так до тех пор, пока мы вместе на этом свете. Вы, наверное, тоже?
— Я тоже — потому что люблю своих родителей и потому что мне в радость лишь то, что радость для них.
— И еще одного человека нужно спросить.
— Кого?
— Нашего благородного друга. Он так добр, так мудр, так бескорыстен. Он поддерживал нас, когда мы не знали, как быть, он помогал нам, когда мы в этом нуждались, а теперь он стал Густаву вторым отцом.
— Да, Наталия, его, конечно, нужно спросить. Но что, если кто-то из них скажет «нет»?
— Если кто-то из них скажет «нет» и мы не сможем его переубедить, то так оно и будет, и тогда мы будем любить друг друга до смерти и будем верны друг другу на этом и на том свете. Но видеться нам тогда больше нельзя.
— Если мы предоставили им решать нашу судьбу, так, наверное, и должно быть. Но этого, конечно, конечно же, не будет.
— Я твердо верю, что этого не будет.
— Мой отец обрадуется, когда я ему скажу, кто вы, он вас полюбит, когда увидит, моя мать будет вам второй матерью, а Клотильда привяжется к вам всей душой.
— Я чту ваших родителей и люблю Клотильду еще с тех пор, как услыхала ваши рассказы о них. Со своей матерью я поговорю сегодня же, я не смогла бы прожить ночь с этой тайной. Когда вы поедете к родителям, скажите им, что произошло, и пришлите мне сюда извещение.
— Да. Наталия.
— Вы отсюда снова отправитесь в горы?
— Я собирался так поступить. Но случилось нечто более важное, и я должен поехать к родителем тотчас. Лишь ненадолго, совсем наскоро заеду на свою теперешнюю стоянку, чтобы отменить работы, отпустить людей и привести все в порядок.
— Так нужно, наверное.
— Ответ моих родителей доставит не извещение, его доставлю я сам.
— Это еще приятнее. Разговор с нашим другом произойдет, наверное, здесь.
— Наталия, тогда у вас будет сестра в лице Клотильды, а у меня брат в лице Густава.
— Вы же всегда его любили. Все так прекрасно, что даже слишком прекрасно.
Затем мы говорили о возвращении мужчин, о том, что скажут они и как воспримет наш гостеприимец этот быстрый поворот событий.
Наконец, когда наши души несколько успокоились, мы поднялись, чтобы пойти в дом. Я предложил Наталии руку, которую она приняла. Я провел ее вдоль стены плюща, провел через красивый проход в саду, и мы вышли на открытое место с широким обзором.
Немного пройдя вперед, мы увидели Матильду, которая шла за оградой сада в сторону хутора. Калитка, ведущая из сада к хутору, находилась близко и была отворена.
— Я пойду за матерью и поговорю с ней сейчас же, — сказала Наталия.
— Если вы считаете, что так лучше, сделайте это, — ответил я.
— Да, так и сделаю, друг мой. Прощайте.
— Прощайте.
Она освободилась от меня, мы подали друг другу руки, пожали их, и Наталия повернула к калитке.
Я смотрел ей вслед, она еще раз обернулась ко мне, затем вышла через калитку, и ее серое шелковое платье исчезло за живой изгородью. Я вошел в дом и направился в свое жилье.
Там лежала книга со стихами Гомера, которые сегодня потеряли власть над моим сердцем, — лежала так, как я оставил ее на столе. Что произошло тем временем? Я прижал к сердцу прекраснейшую деву на свете. Но что это значит? Самая благородная, самая горячая, самая возвышенная душа принадлежит мне, привязана ко мне любовью. Ужели я это заслужил, ужели могу заслужить?
Я сел и стал смотреть на спокойное и ясное небо за окном.
В этот день я больше не покидал дома. К вечеру я вышел в коридор в северной части дома и выглянул в сад. На открытом месте, где зеленый лужок прорезает белая тропинка, прохаживались Матильда с Наталией.
Я вернулся в свою комнату.
В сумерках меня позвали ужинать.
Когда Матильда и Наталия вошли в столовую, Матильда с мягкой улыбкой и всегдашней своей приветливостью пригласила меня сесть рядом с ней.
ТОМ ТРЕТИЙ
1. Последствия
Мы собрались на ужин в той же комнате, где и всегда во время моего пребывания в замке проходили наши утренние, полуденные и вечерние трапезы, стол был покрыт белоснежной, тонкого полотна скатертью, вытканной, словно серебром по серебру, более красивыми и более старинными, чем теперь принято, узорами, слуга в белых перчатках стоял сзади нас, дворецкий ходил по комнате, у стены стоял шкап с отделениями, где находились различные, необходимые во всякой столовой предметы, — но сегодня все было для меня волшебно. На Матильде было фиолетовое шелковое платье с более темными полосками, плечи ее окутывала черная кружевная шаль. Каждый раз, когда в доме бывал гость, она переодевалась перед трапезой, делала это она до сих пор и ради меня и не преминула переодеться и в этот вечер. С милым и приветливым выражением тонкого лица, которое от темного шелка казалось еще тоньше, еще прекраснее, она опустилась в кресло между нами. Наталия была справа, я — слева. Наталия не успела переменить платье, на ней было то же светло-серое шелковое платье, что и днем, которое стало мне так дорого. Я почти не решался взглянуть на нее, и она тоже направляла свои большие, прекрасные, невыразимо благородные глаза чаще всего на мать. Была произнесена молитва, которую Матильда всегда совершала сидя и тихо, со сложенными руками, а потому и другие тоже творили ее сидя и тихо. Затем, по заведенному в доме обычаю, открылась двустворчатая дверь, вошел слуга с супницей, поставил ее на стол, дворецкий снял с нее крышку и сказал, как всегда: «Желаю приятно кушать».
Матильда протянула руку в темном шелковом рукаве, взяла серебряный половник и разлила, как то неукоснительно делала, суп по тарелкам, которые подавал ей слуга. Убедившись, что все в порядке, дворецкий по своему обыкновению покинул комнату. Ужин проходил так же, как ежедневно. Матильда любезно и весело говорила о том о сем, не забыв упомянуть об отсутствующих друзьях и сказать об удовольствии, которое всем доставит их возвращение. Она говорила об урожае, о нынешнем благодатном лете, о том, как все на свете всегда улаживается. Когда время ужина истекло, она поднялась, и все приготовились разойтись по комнатам. С той же мягкостью и добротой, с какой она приветствовала меня перед ужином, Матильда теперь попрощалась, мы пожелали друг другу доброго отдыха и разошлись.
Придя к себе в комнату, я ночью этого дня, который стал самым знаменательным во всей моей прошедшей до сих пор жизни, подошел к окну и взглянул на небо. На нем не было ни луны, ни облаков, но в
