ее отсутствие, кто знает, что произойдет за это время, возможно, она уже и не вернется в Дубки.
Я показал полковнику книгу в кожаной папке и пояснил; что хочу следовать его примеру, а также — как я это сделаю. Он одобрил мое намерение и, кажется, обнаружил в алых и голубых ленточках нечто весьма ему знакомое.
Вместе спустились мы к Ашахеру, и полковник подбодрил больного ласковыми словами утешения, после чего направился домой, и я проводил его добрую часть пути. Прощаясь, мы условились часто видеться.
Хорошо же, думал я, возвращаясь к себе. Дай займусь же я теперь Долиной по-над Пирлингом, над которой нависло это угрюмое небо, возделаю эту землю и украшу свой дом, чтобы он радовал мне глаз и сердце. Окружу себя вещами, которые мне милы и которым я словно бы тоже буду мил. Останусь здесь навсегда и буду любить людей, живущих в моем доме, и буду любить животных, что верно мне служат, и тех, что вырастут под моей опекой. И тогда те, кто ныне, называя Долину по-над Пирлингом, в сущности, имеют в виду мой дом, а отнюдь не то сборище хижин, что когда-то носило это название, станут еще с большим правом относить его к моему дому.
Колодец, что нынешней весной сложил мне из камня Грунер, уже как-никак готов. Стоит нажать на металлическую рукоять насоса, и в гранитную чашу забьет струя чистейшей воды. Другая сверкающая серебром живая струя оросит мой сад, для чего в лесу строится каменный чан — ведь наша местность так богата родниками. Деревья, брусья, столбы — все отходы недавней стройки — будут убраны, двор вычистят и подметут, и тогда опоясывающая его мощенная плитняком дорожка будет больше бросаться в глаза.
Опять я, по излишней доброте, как и в случае с полковником, уступил большую часть рабочих трактирщику Бернштейнеру в Пирлинге для подрывных работ в Штейнбюгеле, где он готовит погреб к предстоящему в то лето стрелковому празднику, сам же я, по сути дела, остался без рабочих рук. Но я поищу в других местах свободных рабочих, да и Бернштейнера попрошу вернуть мне тех, без кого он может обойтись.
Я также сдам в работу, не откладывая, резные панели для угловой светелки, выходящей в сад, чтобы сделать ее возможно уютнее и приветливее. Пора уже приступить к изготовлению давно задуманного письменного бюро: наиболее сложные эскизы я закажу резчику и художнику Пиргеру в Праге, чтобы он ими руководился. Давно назрело время заняться окончательной отделкой и украшением внутренних покоев, а также приобрести необходимую мебель.
Такие планы строил я в ту пору и не медля приступил к их выполнению.
Этим же летом приобрел я для Готлиба небольшой земельный участок, с тем чтобы ввести его во владение, когда у него явится в этом нужда. Я решил больше не расставаться с ним и устроить его будущее. Меня трогает благодарность малого и то, как он рвется к работе. Он рад любому поручению и выполняет их с примерным старанием. Его старик отец время от времени нас навещает, он тоже благодарен мне и рад за мальчика. Если у Готлиба окажутся способности и будет охота, я подумываю о том, чтобы дать ему образование и сделать его своим преемником.
В эти долгие погожие летние дни мы с полковником часто навещали друг друга. Он следил за всеми начатыми у меня работами, и о чем только мы не беседовали, то посиживая на скамеечке под моей чудесной елкой, то гуляя по лесу или у него в саду или сидя в библиотеке.
О Маргарите он ни разу ни словом не обмолвился. Да я и не задавал ему никаких вопросов.
Так прошло наконец лето, прошла зима, и наступило следующее лето.
Как изумительна, как прекрасна природа! В ту пору, когда установилось тепло, что бывает из года в год и что из года в год представляется нам благостным чудом, я как-то стоял перед моей дикой черешней, изобилующей соцветиями чистейшей белизны — белыми, как ничто другое на свете, кроме разве лишь снега, да светящейся кромки тех далеких летних облаков, что выглядывают из — за темного леса, — и меня впервые осенила мысль, которая давно должна была мне прийти: что это дерево в первую очередь существует ради своих белых соцветий, но потом из соцветий вызревают черные ягоды, которые так же черны, как белы соцветия, и, значит, так черны, как ничто другое на свете. И что природа, создавшая этот разительный контраст, смягчает его нежно-зеленой листвой. Когда же плоды отходят, листва становится багряной, желтой и коричневой — да и каких только красок не найдете вы в ней!
Когда же из сада я шел во двор, меня встречали и провожали камни, вынутые из батюшкиных печей, снятые с крыши, а также и другие камни, позаимствованные из родительского гнезда и вставленные в садовую ограду, и хоть иные потемнели и обветрились, а другие и вовсе почернели от непогоды, я чувствовал веющее от них тепло и ласку. Я не стал штукатурить садовую ограду, чтобы избежать резких белых пятен в зеленом пейзаже долины.
Этим летом я также осуществил свою давнюю мечту — превратить восьмиугольную комнатку в нечто вроде домовой часовни. Мне пришло в голову поставить в нее статуэтку святой Маргариты, как покровительницы моего дома, и каждое лето тринадцатого июля возжигать перед ней большие восковые свечи. Окна я задрапирую двойным белым шелком, чтобы в домовой церкви, как и в большой, всегда стояли тихие прозрачные сумерки.
Да и к людям стал я относиться по-другому. У меня словно открылись глаза на то, что вокруг живет множество людей, имеющих право на мое уважение. Я встречаюсь то с одним, то с другим, толкую с ними о том и о другом, выслушиваю и даю советы и все больше узнаю о судьбах мира: как живут люди здесь и там, и как в одних местах радуются жизни, а в других страдают и надеются. И как повсюду, где простираются поля, бьются сердца людей и животных, и глядят на мир их глаза, и каждый, подобно мне, огораживает на своем поле клочок земли и строит дом, откуда он лишь изредка выглядывает на живущих рядом.
Так один день сменялся другим, так сменялись времена года и утекало время.
И вот уже три года прошло с тех пор, как полковник живет в Дубках один.
О батюшка и матушка, до чего же мне горько, что вас больше нет в живых и вы не видите, во что превратилась ваша хижина; и вы, милые сестрицы, как жаль, что вас нет со мной, чтобы полюбоваться на мой дом! Он уже совсем готов, и солнце озаряет его сверкающую крышу, а сад мой все шагает вдаль, в нем красуются фруктовые деревья, когда-то принадлежавшие моим соседям; словно в благодарность за уход и заботу, протягивают они к моим окнам свои отягощенные плодами ветви или кивают мне на расстоянии. В полном одиночестве перехожу я из комнаты в комнату, и только святая Маргарита, уже водруженная на домашний алтарь, приветствует меня золотистым сиянием. Вечерний воздух, раздувая белые занавеси, доносит со двора топот жеребцов, которых работник пригнал домой с купания. Иной заблудившийся луч багряного вечернего солнца проникает в комнаты, подчеркивая их простор и пустоту. Письменное бюро готово, на его деревянной крышке стоит одинокое чучело рыси — дар удачливого охотника.
Пообедав, я беру книгу, иду во двор, где носятся куры и прочая живность, и садом, звенящим от щебета воробьев, расхищающих мои черешни, выхожу в поле, где зреет мой урожай — чересчур обширное поле для одного человека, — пока не вступаю в лес, где я вновь пристрастился к березам, под сеныо которых мне легко дышится и думается.
Так все благоденствует и процветает. Больные мои поправляются. Нижний Ашахер, которому так ободрало ногу, уже разгуливает как пи в чем не бывало без костылей. Круг моей деятельности все расширяется — жизнь все больше опровергает богохульные слова, когда-то начертанные моей рукой: «Одинокое, точно сорванный с каната якорь, тоскует сердце в моей груди».
Я потому но вписал тех слов в мою книгу, что стыдился их.
Слова эти все больше посрамляются жизнью, и сердце мое не ведает тоски. Когда в действие приходят добрые силы, сердце видит это и невольно радуется.
Радуют меня и малые события. Завтра прибудет резной ларь, он украсит мой кабинет. Золототысячник, который я посадил у себя в саду, превосходно принялся, служанки собираются завтра его прополоть, — много в моей жизни и другого хорошего, что трогает мое сердце и радует его.
Немало дней пришлось мне провести в страхе и трепете, то и дело обращаясь к богу. Шагая взад и вперед по комнате, я прижимал руки к груди, чтобы успокоить мятущееся сердце. Какие трудности возникают порой в жизни человека! Ко мне привезли красивого сильного юношу, и я оставил его у себя. Он случайно поранил грудь, рана была незначительная, но ходившие за ним люди прикладывали к пей
