Потом мы с женой провожали Михаила до метро. Немного прошлись по нашей улице и по продолжению ее – улице Усиевича.
Впереди нас прогуливалась пожилая, очень худая женщина в торчащей клочьями шубе. Ее держал под руку старик в очках и в шляпе, на голову ниже женщины.
Мы с женщиной стали всматриваться друг в друга.
– Это действительно ты? – спросила она.
– Да, это я, Тереза.
– Что ты тут делаешь?!
– Я тут живу. Вот в этом доме.
– А я тут – вот в этом. Уже давно. Семь лет.
– Значит, мы близкие соседи.
Мы познакомились – я с ее мужем, она с моей женой. Записали адреса. Обещали ходить друг к другу в гости.
– Я тут часто гуляю с внуками, – сказала она.
Но так пока еще мы не пошли к ней в гости…
А сейчас я исполню вам монолог из пьесы «Принцесса Греза»: любовь – это сон упоительный…
Венок
«Быть знаменитым некрасиво…» – сказал поэт.
Склонность к тщеславию у меня обнаружилась очень рано, в самые нежные годы.
В приготовительном классе гимназии ставили спектакль. Люлик Портнягин, одетый в костюм Весны, весь в тюле, в лентах и в бумажных цветах, призывал к себе силы природы и в стихах говорил о пчелках, о лютиках и ландышах и о вешних водах. Гимназисты-приготовишки, мы пели хором гимн весне. Каждый декламировал какое-нибудь стихотворение. Самая маленькая роль – Птички – досталась мне. Текст был: «Вот и я!» Ни стихотворения, ни монолога, ни песенки. «Вот и я!» Я залился слезами и сказал, что мой отец оперный дирижер, мать певица, дедушка композитор и поэтому от ничтожной роли Птички я отказываюсь.
Отец не одобрил меня.
– Быть тщеславным нехорошо, – сказал он.
Потом дело уладилось – в Петрограде началась Февральская революция, свергли царя, шальная пуля ранила маму в плечо у трамвайной остановки, папа отнес в ломбард драгоценную булавку в виде двуглавого орла с золотой короной, осыпанной мелкими бриллиантами, подаренную за дирижирование «Тангейзера» в высочайшем присутствии, и уехал с антрепренером Аксариным в Харьков организовывать там оперный театр. Покровскую гимназию закрыли. Спектакль не состоялся. Но склонность к тщеславию так во мне и осталась.
…И вот через сорок семь лет после несостоявшегося гимназического спектакля я срочно должен был вылететь в Прагу на премьеру моей пьесы.
Как и полагается, за десять дней до первого января – день премьеры – я купил билет на самолет Москва – Прага. Скромно встретив Новый год в кругу семьи, договорившись с «Вечерней Москвой» о том, что по телефону сообщу им, как пражане проводят первый день января, и как прошла премьера, и какие новые спектакли выпускают театры Чехословакии, я в шесть утра двинулся на Шереметьевский. Очень волновался и подгонял таксиста, боялся опоздать – ведь вылет назначен на восемь.
– Вы на какой самолет? – спросила женщина в кассе. – На сегодняшний или на вчерашний?
– Почему на вчерашний?
– Потому что вчерашний самолет вылетел вовремя, но из-за непогоды вернулся обратно. И пассажиры встречали Новый год в аэропорту. А сегодняшний не полетит.
– Почему?
– Потому что продан только один билет. Ваш.
– Что же мне делать?
– Лететь на вчерашнем. Места есть, Тоня? – запросила она по телефону. – На вчерашний сколько билетов продано? Двенадцать? Ну вот, возьмешь еще тринадцатого с сегодняшнего рейса.
Тринадцатым был я.
Вылетели с опозданием на два часа.
Рядом со мной в самолете сидел молодой араб, который живет в Портсаиде, а учится в Москве, в Высшем техническом имени Баумана. Один брат у него вместе с отцом в Портсаиде, другой брат – в Берлине. А летит он в Прагу к дяде. Поговорив на смеси русского и французского языков и выяснив многие подробности о его разбросанной по всему миру семье, я стал рассказывать о Праге, где был год назад в качестве туриста.
Вот уже самолет стал терять высоту, мы шли на посадку. Внизу изогнулась река, через реку – мосты, островерхие крыши… Я объяснял арабу, что вот здесь соединяются две реки: Лаба и Влтава, Вот это Карлов мост, это – Градчаны…
В проходе, с микрофоном в руке, стала бортпроводница и объявила, что по метеорологическим условиям маршрут изменился. Мы садимся в Берлине.
Араб с отвращением посмотрел на меня.
