царей, написали: «О, если бы ты был еще жив!»; на трибунал его клали записки со словами: «Ты спишь, Брут!», окружающие его вздохами и тихими жалобами давали ему понять, что в нем одном видят они спасителя государства и что он не может не исполнить своей высокой миссии. Брут был человек слабый и мечтатель; он позволил себя одурачить и увлекся делом спасения отечества. Когда он дал заговору свое имя, тогда легко можно было привлечь и еще многих других к этому делу. Таких было более 60 человек; большинство из них были сенаторы, в том числе цезарианцы Децим Брут, Минуций Базил, Гай Требоний, прежние легаты Цезаря в Галлии, два брата Сервилии Каски, Тиллий Цимбер, помпеец Кв. Лигарий и др.
Заговорщики долго не решались относительно выбора времени и места и, наконец, назначили заседание сената на 15 марта для исполнения своего плана. Они должны были спешить, так как при столь большом числе их среди них легко мог найтись изменник, и так как через несколько дней Цезарь хотел ехать на войну с парфянами, заседание должно было происходить в курии Помпея. В назначенный день утром заговорщики собрались на Марсовом поле близ курии Помпея, чтобы ожидать Цезаря. Но Цезарь не являлся, и они стали уже боязливо переглядываться, думая, не выдал ли кто-нибудь их плана. Один человек взял Каску за руку и сказал: «Хотя ты и скрыл от нас тайну, но Брут рассказал мне все». Каска испугался и едва собрался с духом; но вскоре заметил, что этот человек говорит о своих хлопотах о месте эдила. Один сенатор, Попиллий Лэна, обратился к Бруту и Кассию со словами: «Желаю успеха вашему предприятию; но спешите – не все молчат», – и тотчас же удалился. Затем Брута известили, что его жена умирает. В последнюю ночь Порция выпытала у мужа его тайну; чтобы доказать ему, что она обладает нравственной силой и что он может довериться ей, она подрезала себе жилы на ногах, так что стала истекать кровью. В ожидании исхода дела, сильно возбужденная, она выбежала из дома и на улице упала в обморок, так что думали, что она умирает. Известием об этом случае Брут был сильно потрясен, но остался на месте.
Так как Цезарь все еще не являлся, то Д. Брут, бывший до сих пор доверенным лицом диктатора, пошел к нему в дом, чтобы разузнать о причине его отсутствия, и, если будет нужно, уговорить его идти. Оказалось, что Цезарь остался дома только вследствие опасений своей жены Кальпурнии, которой снились ночью беспокойные сны; он уже поручил своему товарищу М. Антонию отложить заседание сената до другого дня. Если бы это случилось, то заговорщикам следовало ожидать всего худшего. Потому Брут стал его уговаривать, чтобы он не оскорблял сената, собравшегося по его приказанию, и не откладывал заседания из-за женских снов, и говорил, что если уж он верит предсказаниям и снам, то должен, по крайней мере, лично распустить сенат. Цезарь еще колебался; но Брут почти насильно увлек его с собой. Так как он был не совсем здоров, то приказал отнести себя в носилках, в сопровождении многочисленной свиты и большой толпы народа. Говорят, что на дороге ему представлено было письменное разоблачение заговора; но, при множестве просьб, которые ему подавались, он не обратил на это внимания. Когда он, прибыв в сенат, вышел из носилок, заговорщики в страхе увидели, что Попиллий Лэна подошел к нему и стал говорить с ним весьма настойчиво; они думали, что он выдает их, и уже решились самоубийством избавиться от ареста; но затем, по выражению лица Попиллия, увидали, что он о чем-то просит, и успокоились. В то время как другие пошли вслед за диктатором в курию, Требоний остался, чтобы разговором удержать на улице М. Антония, которого заговорщики опасались вследствие его привязанности к Цезарю, его смелости и силы. Цезарь сел на золотое кресло, и заговорщики окружили его. Тиллий Цимбер выступил вперед и стал просить за своего изгнанного брата; все поддержали его просьбу, схватили Цезаря за руки, стали целовать его в голову и в грудь, чтобы убедиться, что на нем нет панциря или какого-нибудь спрятанного оружия. Когда он, недовольный их навязчивостью, сделал усилие, чтобы встать, Тиллий обеими руками сорвал у него с плеч тогу. Это был условный знак для нападения. Каска, стоявший позади Цезаря, первый обнажил кинжал и дрожащей рукой нанес ему легкую рану в шею. Цезарь обернулся к нему и, схватившись за рукоятку кинжала, воскликнул: «Несчастный Каска, что ты делаешь?» Каска дрожащим голосом позвал своего брата; тогда все заговорщики бросились на свою жертву и стали наносить ей удар за ударом так поспешно, что некоторые ранили друг друга. Цезарь некоторое время защищался; но увидя, что М. Брут также поднял на него кинжал, горестно воскликнул: «И ты, сын мой?» Обернул голову тогой и, пораженный 23 ударами, упал мертвым к подножию статуи Помпея. Еще накануне вечером, ужиная у М. Лепида, на вопрос о лучшем роде смерти он ответил, что самая лучшая смерть – неожиданная.
Заговорщики решили бросить труп тирана в Тибр, имущество его конфисковать, его законы и учреждения (leges Juliae, acta Caesaris) отменить, но когда они, совершив убийство, увидели, что сенаторы, вместо того чтобы одобрить их, в смущении побежали из курии, и что народ также отступился от них, тогда, испугавшись и не зная, что предпринять, они искали убежища в Капитолии. В это время трое слуг Цезаря вошли в опустевшую курию и отнесли к Кальпурнии окровавленный труп своего господина. Пораженная страхом, она побежала в дом консула М. Антония, верного друга ее мужа, и передала ему частное имущество Цезаря, 25 млн. динариев, вместе с его бумагами. Антоний воспользовался впоследствии всем этим для того, чтобы усилить свое могущество. Он замышлял занять место Цезаря, Чтобы успокоить обе партии, сенат при содействии Антония дал 17 марта амнистию убийцам и вместе с тем утвердил законы и постановления Цезаря. Опасность, по-видимому, миновала; сенат и аристократия надеялись снова забрать в свои руки управление республикой; тогда Антоний начал действовать. Он приказал открыть и прочитать завещание Цезаря, в котором главным наследником назначался его приемный сын К. Октавий, внук его младшей сестры, но и народу делались также значительные подарки. Этим Антоний настроил толпу против убийц, защищаемых аристократией; при погребении Цезаря дело дошло до бурного восстания. По распоряжению Антония тело Цезаря должно было быть предано сожжению и погребено на Марсовом поле, где погребались только заслуженные и высокоуважаемые люди, рядом с могилой его дочери Юлии; но на форуме погребальная процессия остановилась, и консул начал говорить надгробную речь. Тело, принесенное чиновными особами, при воплях громадной толпы и цезаревских ветеранов, было опущено на помост, над которым возвышался позолоченный балдахин; Антоний начал говорить, и в возбуждающей речи изобразил заслуги и подвиги великого человека, отца отечества, благодетеля народа; указал на преступную неблагодарность убийц, потворство сената, поклявшегося защищать Цезаря жизнью; он показал окровавленную, разорванную одежду диктатора и, наконец, велел открыть восковое изображение умершего с 23 ранами и обезображенным лицом. При виде этой фигуры парод, еще прежде прерывавший оратора жалобными возгласами и грозными криками, пришел в буйную ярость; толпа стала искать убийц, чтобы растерзать их, но они спаслись бегством. Двое вооруженных людей зажгли факелами гроб, стоявший на форуме; толпа тотчас же стала бросать все, что можно было найти – хворост, столы и скамьи с трибуналов и из лавок, и устроила костер; мимы, участвовавшие в похоронных играх, стали бросать свои нарядные одежды в пылающий огонь; ветераны побросали туда все свое оружие, женщины и дети – свои украшения, Дом одного ненавистного помпейца, Я. Беллиена, загорелся – и не случайно; народ, схватив пылающие головни, бросился к домам заговорщиков; но Антоний сумел удержать разыгравшиеся страсти, он достиг своей цели. Отпущенники Цезаря взяли его прах и похоронили его в заранее приготовленной могиле на Марсовом поле.
Таково было погребение Цезаря, послужившее сигналом для новых междоусобных войн, которые были вызваны преступным делом заговорщиков. Заговорщики убили Цезаря в ту минуту, когда, благодаря богатым талантам Цезаря, после продолжительных раздоров и страстной борьбы партий стали, наконец, появляться признаки мира и порядка, стремление к примирению враждующих. Они заявили, что хотят снова восстановить республику, и не подумали о том, что господство одного лица было для государства благом, так как республика не могла уже дольше удержаться. Тотчас же вслед за этим начались новые распри, которые должны были решить, какому государю достанется власть над Римом, распри, в которых прежде всего погибли сами заговорщики.
Цезарь был высок и строен, имел прекрасную, мужественную наружность, живые черные глаза с
