Все это так, однако же само начало их семейной жизни было далеко не безоблачным и на первый взгляд вовсе не предвещало благополучного продолжения. Страдающей стороной здесь пришлось быть Констанции. Сначала ее молодого супруга обуял просветительский зуд, и он отравлял жизнь своей избраннице попытками ее «воспитывать» и «перевоспитывать». Он ставил перед молодой женой непомерно жесткие требования, дабы «возвысить ее духовно», что приводило к ссорам и разладу. Вскоре, однако, перед юной семьей замаячила и более грозная опасность — искус непредсказуемой любви, тень рокового треугольника! Неожиданно для себя Шторм влюбляется в подругу своей младшей сестры, в 17-летнюю Доротею Йензен, дочь хузумского торговца дровами и сенатора. Та отвечает ему взаимностью, а если верить его «мужской» версии, то взаимностью здесь отвечал, наоборот, он. При любом из вариантов поэт испытывает к Дорис (а еще короче До) непреодолимое влечение, поистине роковую страсть. Он немедленно признается в этом… жене, и именно в такой сложной ситуации впервые станут очевидными человеческое величие и душевное превосходство Констанции над своим растерявшимся супругом. Не по летам мудрая и благородная (а было ей тогда лишь 20 лет), она не только не устраивает мужу никаких сцен ревности, но, наоборот, с пониманием относясь к чувствам обоих, приглашает соперницу в дом, стремится подружиться с ней, даже предлагает обоим своего рода вариант «marriage en trois» — «жизни втроем».
Однако то, что могло бы стать реальностью в «постфрейдовском» пространстве, для века предыдущего представлялось немыслимым. Пытаясь найти выход из «треугольника», теперь уже юная Доротея берет инициативу в свои руки и принимает решение покинуть город. О двадцати годах ее дальнейшей жизни мало что известно. Шторм за семейными делами и литературным творчеством попросту забывает о своей До, вычеркнув ее из жизни до поры, пока в трудную минуту она ему не понадобится опять. Констанция и здесь оказывается безупречной в нравственном отношении. Обеспокоенная судьбой несчастной Дорис, она посильно помогает ей, пишет дружеские письма. Доротея прожила последующие годы в одиночестве и в достаточно стесненных материальных обстоятельствах. Из-за любви к Теодору девушка отказалась от устройства личной жизни, хотя в предложениях руки и сердца у дочери сенатора недостатка не было.
Этот автобиографический мотив (благородство одного из супругов по отношению к греховному увлечению другого) писатель использует впоследствии в новелле «Вероника» (1861) (один из предполагавшихся вариантов названия — «На исповеди»). Правда, автор поменяет в похожей истории мужа и жену ролями. Здесь юная супруга уважаемого в городе советника юстиции, почувствовав непрошеную симпатию к двоюродному брату мужа, доверчиво признается в своем чувстве более зрелому годами супругу, и тот отвечает на ее доверие ответным доверием.
Констанции после добровольного отъезда Доротеи из города удалось со временем создать в семье столь добросердечную атмосферу, «какой редкое семейство может похвастаться» {13}. Жена на протяжении полутора десятков лет будет делить с мужем-поэтом все тяготы жизни и в Хузуме, и в Потсдаме, и в Хайлигенштадте (1852–1864 гг.), куда забросит их судьба эмигрантов, отказавшихся в трудную минуту сотрудничать с иноземными оккупантами.
После смерти Констанции Шторм был потрясен и безутешен в своем горе, но, так как в доме требовалась хозяйка, а детям — материнская забота, он вновь вспомнит о своей До Йензен. Та с готовностью откликнется на его призыв и станет ему второй, и последней, спутницей жизни. Будут в начале брака и у них психологические проблемы — проблемы вхождения новой матери в семью с разновозрастными детьми, о чем Шторм с проникновением напишет в новелле «Viola tricolor». Однако с рождением их совместной дочки Гертруды семейные конфликты постепенно сгладятся.
Итак, живая и веселая Эмма Кюль, отношения с которой не зашли дальше легкомысленной влюбленности, достаточно своевольный «ребенок» Берта фон Бухан, уравновешенная, мудрая и по- матерински надежная Констанция и, наконец, страстная и обольстительная Доротея Йензен. Четыре женщины, четыре типа характера! Можно с определенностью утверждать, что едва ли не все главные женские образы в новеллах и лирике Шторма будут представлены типами и характерами, соотносимыми в главных своих чертах с этими женщинами. Так, у него встретятся девушки с сильным характером, по- романтически своевольные и экзальтированные (девушка-цыганка в «Иммензее», Юлиана в «Лесном уголке», еще одна Юлиана в «Карстене-попечителе», Ленора в «Университетских годах», Рената в одноименной новелле). Это все тип Берты, к которому могло быть примешано что-либо от Эммы Кюль или от Доротеи.
Шторм изображал также девушек на пороге взрослой жизни — тихих, страдающих, утонченных, хочется сказать, «тургеневских», покорившихся трудностям жизни или превратностям любви. Это преобладающий тип Доротеи Йензен, в котором тоже могут проявляться качества других женщин из окружения писателя (Женни в новелле «Из-за моря», Анне-Лене в «Казенном подворье», Анна в новелле «Молчание», Кати в «Психее», Юлия в «Кузене Христиане»).
И все же чаще других мы встречаем в его произведениях отважных, беззаветно преданных подруг, верных и надежных спутниц жизни, дарящих своим беспокойным избранникам спокойное счастье любви или его обещание (Элизабет в «Иммензее», Агнес в «Сент-Юргене», Виб в «Гансе и Хайнце Кирх», не названная по имени супруга Рудольфа в «Поздних розах», Бэрбе в «Хронике рода Грисхуз», Эльке во «Всаднике на белом коне»). При всех возможных нюансах и добавлениях — это тип жены Шторма Констанции.
Край, который стал местом действия «Всадника на белом коне», расположен на самой северной окраине нынешней Германии, неподалеку от датской границы. Эта близость к соседнему государству наложила непосредственный отпечаток на его историю. На протяжении столетий земли Шлезвига- Голштинии неоднократно становились ареной то затухавшей, то вновь возобновлявшейся политической борьбы между численно преобладавшим здесь немецким населением и весьма воинственным когда-то датским государством. Противоборство нередко принимало формы вооруженных стычек, конфликтов и войн, после которых постоянно перекраивались территории и менялись границы обеих соседних провинций. Спор двух «супердержав» — с одной стороны Дании, ощущавшей поддержку других скандинавских стран, а также Англии и России, а с другой — государств «Немецкого союза» — за обладание этими важными в стратегическом отношении землями восходил еще к 1460 году, когда граф Христиан Ольденбургский в силу своих династических прав стал одновременно королем Дании и герцогом Шлезвиг-Голштинским, и по Рипенскому договору за обоими герцогствами был закреплен статус особых территорий, с одной стороны, неотделимых от Дании, с другой же — ей не подвластных и от ее законов независимых. Герцогства представляли собой своего рода государство в государстве, сохранявшее внутреннюю суверенность и собственные законы.
С Копенгагеном их связывала фактически лишь личность правителя — датского короля. Когда же очередной монарх, Христиан VIII, покусился в 1840-х годах на традиционные свободы немецкоязычных провинций и решил «удобства ради» уравнять их в правах и обязанностях с датской метрополией, державшаяся более четырехсот лет персональная уния дала трещину. Возмущенное немецкое население Шлезвига и Голштинии апеллировало к решениям Венского конгресса и к союзу немецких государств, фактически возглавляемому воинственной Пруссией. Поднявшаяся по всей Германии волна солидарности с немцами из ютландских герцогств еще более подхлестнула сепаратистские настроения в обеих провинциях, чему в немалой степени способствовала и внезапная смерть датского короля Христиана (1848).
В Рендсбурге было провозглашено временное правительство Шлезвиг-Голштинии, Пруссия ввела в провинции свои войска, которые вместе с народным ополчением начали военные действия против датских гарнизонов. Противостояние вылилось в первую освободительную войну фрисландских герцогств против северного соседа.
Можно в этой связи утверждать, что Т. Шторм родился в решающий для родины исторический момент, когда не только его родной Шлезвиг созрел для обретения политической свободы, но и другие немецкие земли выказали решимость разбить оковы мешавших Германии феодальных пережитков. В 1848 году в Берлине, Вене и Дрездене под теми же лозунгами свободы и единства вспыхнули баррикадные бои. К. Маркс и Ф. Энгельс имели все основания написать в «Новой Рейнской газете» (10 сентября 1848 г.) о том, что «датская война — первая революционная война, которую ведет Германия», и о том, что «Шлезвиг- Голштиния <…> благодаря революционной войне добилась вдруг более прогрессивных учреждений, чем вся прочая Германия»{14}.
Шторм не остался в стороне от политических событий на родине и в меру возможностей, используя силу художественного слова, участвовал в борьбе за ее свободу и независимость. Так, известны его статьи
