Черт ее принес, эту Симсон, белокурую и обесцвеченную до самых чулок.
— Чего тебе?
Фрида вся лучится нежностью (ибо Оле в полном смысле этого слова повержен на землю!). Фрида вздыхает, и кажется, что она засасывает воздух дырками своих сандалий.
— Ах, Оле, Оле, сколько мы с тобой уже знакомы! Сколько зим, сколько лет! А детство или школьные годы — это ведь тоже не фунт изюма! — Оле всегда был для Фриды тем мужчиной, на которого хочется смотреть и смотреть (пусть даже смотреть приходилось порой из-за занавески). Но девушка взрослеет, парень мужает! И Оле повел к алтарю некую Аннгрет Анкен. Благослови бог новобрачных! А Фрида будет тоскливо и безрадостно влачить свое девичество. Каждому свое. Одного мужчину нельзя разделить на двоих, но Фрида все-таки питала слабую надежду, и в этом нет ничего дурного.
Надежду? На что?
На мирное сосуществование двух товарищей по партии, в равной мере облеченных ответственностью.
Губы у Симсон подрагивают. Она улыбается и выглядит довольно привлекательно, и вообще ее можно пожалеть. Фрида хлопает себя по кармашкам с оборочкой. Как на грех, ни одной сигареты. Она вынимает у Оле изо рта обкусанную носогрейку.
— Давай выкурим трубку мира!
Фрида курит глубокими затяжками, потом вынимает трубку изо рта и разглядывает чубук. Чубук обмотан изоляционной лентой.
— Ах, как опускается мужчина без женской заботы!
— Смотри, чтоб Эмма тебя не услышала!
— Подумаешь, кто такая Эмма?.. — Маленькая, невзрачненькая, бараний вес и возраст, возраст… А Оле нужны соки и сила, и вообще женщина, которая не даст ему опуститься.
Оле начинает терять терпение.
— Тебе чего от меня надо?
— Ты срываешь выполнение государственных планов!
— Это как?
— А вот так! Валяешься со своей вертихвосткой прямо среди поля, а лущевка пусть идет прахом!
— Ну и дряни накопилось в твоих заплесневелых мозгах!
— Вся деревня кричит об этом: растление малолетних! Разврат!
Оле вырывает у Фриды трубку. Колени у него дрожат, в глазах рябит — ничего не видать!
— Отойди, не засти мне свет, — говорит он.
Маленькая птичница, видно, в сорочке родилась. Грязный слух ее не достигает. И она спокойно тащит уткам сбереженный на курах корм.
Уткам полтора месяца. Они возятся на Коровьем озере — плавают, ныряют; они здоровехоньки от клюва до гузки, цедят через клювы озерную воду, заглатывают личинок и рачков и нежатся на плавучих островках элодеи. Недалек день, когда Мертке сможет сказать членам кооператива: «Итак, мы выудили из воды столько-то тысяч марок чистой прибыли». Возможно, и Оле Председатель встанет перед собранием и скажет: «Убытки от диких уток покрыты и перекрыты. Спасибо тебе, дорогой коллега Мертке Маттуш!» А Эмма Дюрр, возможно, спросит: «Ты как обращаешься к нашей птичнице? Какой она тебе коллега? Она — товарищ Маттуш. Мы готовы дать ей рекомендацию!»
О вы, мечты, прекрасные и стройные, как деревья на берегу! А про Краусхара-то вы забыли, товарищи?
После стычки с Оле Краусхар посылал сюда Шульца Голубятника.
— Немедленно забери у полоумного Оле три тысячи сверхпланового утиного молодняка для районной фермы.
— И не подумаю! Мне и своих-то пять тысяч кормить нечем, — отвечал тот.
Шульц состоит в Крестьянской партии, его не припугнешь партийной дисциплиной. Пришлось Краусхару выбивать корма по телефону. Он выдирал клочья из плановых запасов, в одном месте убавлял, в другое подбрасывал, словом, занимался бюрократическим колдовством.
На седьмой неделе жизни утки начали прихварывать. В первый день заболело двадцать уток, во второй — сорок. Они вяло сидели перед своими корытцами, почти не ели, и ноги у них подгибались. Спустя три-четыре дня утки начали дохнуть. К шестому дню поголовье уменьшилось на восемьдесят штук. Уж нет ли тут вражеских происков?
Шульц Голубятник решил перестраховаться. Подать сюда ветеринара! Пришел ветеринар. Уткам не хватает витамина E, питание слишком однообразно, отсюда перерождение мышц.
Шульц Голубятник робко спросил:
— Может, им вода нужна?
— Ну, ну, давай без реакционных штучек.
Шульцу лучше схватить чахотку, чем прослыть реакционером.
— Я хочу сказать, что, может, им нужны водоросли, это же утиная похлебка.
— Плюнь ты на эту похлебку.
Шульц промолчал. И начал потихоньку подсовывать уткам зеленый корм, посадил немножко овса и даже подумывал о том, чтобы ловить водяных блох и прочую мошкару. Когда он совсем утратил человеческий облик и превратился во вьючного осла-витаминщика, утиная смерть наконец отступила.
В это самое время Краусхар получил запрос от редакции районной газеты: «Сроки откорма истекают. Где пять тысяч отборных уток для наших хозяюшек?»
Настроение у Краусхара заметно упало. Он вызвал Шульца Голубятника.
— Сколько у тебя там передохло уток?
Шульц едва осмелился назвать точную цифру.
Краусхар проклял хвалебную статью, авансом увенчавшую его за инициативу.
Для инициативы в краусхаровском духе нужна удача. Удача появилась в его кабинете, приняв образ рыбака Анкена — брата бывшей жены Оле.
Рыбак Анкен стоял перед столом Краусхара.
— Плана по рыбе я не выполню!
— Это еще что за разговоры? Небось спустил рыбку налево?
Рыбак Анкен оскорбленным тоном:
— Будто сам не знаешь! Председательские утки всю рыбу сожрали.
Вот это удача так удача, бог посылает ему руководящее указание: надо просто перевести незапланированных уток Оле на райферму и таким образом покрыть все убытки.
Мертке готовит корм к вечеру, выкладывает его в корытца, сервирует ужин для уток и звонит. Звонит в тот самый колокольчик, что некогда был подвязан к сбруе резвой кобылки, принадлежащей Аннгрет Анкен. Из заливов и затонов несутся утки на птичий двор, где с аппетитом глотают зерно, сэкономленное на курах. Мертке напевает себе под нос:
Из деревни доносится рев грузовика. Через несколько минут он усиливается так, что весь птичник вздрагивает. Три грузовика с прицепами въезжают на птичий двор.
Из них вылезают семеро мужчин. Один с приветливой улыбкой подходит к Мертке. Это Шульц Голубятник.
— Можешь радоваться — мы избавим тебя от уток.
В руках у Мертке пляшет клочок бумаги — накладная на перевозку груза. На ней прописью: «Три тысячи уток…» Подпись неразборчива, печать.
— Да как же так! — Мертке прилагает все усилия, чтобы не разреветься перед этими улыбающимися мужчинами. Она бежит за Оле. Оле в городе. Ищет Крюгера. Крюгер на МТС. Наконец ей попадается Вильм
