подальше… Не уедешь — не выбьешься. А ведь с неграми как получилось? Французы и англичане хотели забрать у нас нашу землю с неграми вместе. Вот они какие гады! Надо их гнать взашей. Это и младенцу ясно.
— А кто тебе сказал, что они хотели отнять колонии у его милости?
— То-то и есть, что ты газет не читаешь. В газете ясно было написано, черным по белому, и еще это повсюду говорили, и сам император тоже говорил…
— И Леман тоже так говорил?
— Ага, удивился?
— Ну, хорошо, ты был на войне, а всех французов так и не убил. Не справился. Император и бедные негры тебя подвели. Ну, что ты на это скажешь?
— Я скажу, я скажу… не тебе об этом судить, вот что я скажу! Ты не замечаешь, как мы медленно катимся в пропасть. Ты никогда не мечтал попасть в Африку и выбиться в люди. Да его милость и сам говорит, что мы все скатимся в пропасть, если скоро не начнется другая война. Это… ну, чтоб мы получили обратно свои плантации, а если мы не получим обратно свои плантации, нашему прекрасному отечеству каюк, и всё тут.
— Ах, вот как изволит выражаться милостивый юбочник из замка? Ну, раз он так говорит, ему видней. Одно плохо: боюсь, негры вас не ждут, ни тебя, ни его.
— Ну и хватит! — Отец вдруг вскакивает с места. — Чего это ты расселся в моей кухне, крамольник проклятый?!
Мать тоже вскакивает, хватает отца за полу пиджака и гонит его перед собой в спальню. Отец цепляется за дверной косяк. Мать бьет ребром ладони по его волосатой руке. Отец морщится от боли. И грозит Блемске онемевшей после удара рукой. Мать еще сильней толкает его. Отец, пошатнувшись, валится на кровать. Мать закрывает дверь в спальню и запирает ее снаружи на засов.
— Этого я вовсе не хотел, — говорит смущенный Блемска и направляется к дверям.
— Да будет тебе, — отмахивается мать, — ничего ему не сделается.
В спальне отец подает голос: «Германия, Германия превыше всего…»
— Начал раздеваться, — шепчет мать. И подглядывает в дырочку на двери. При словах «немецкие женщины, немецкая верность…» раздается скрип постели, и пение мало-помалу переходит в неразборчивое бормотанье.
Последний день занятий перед началом летних каникул. Игры на школьном дворе. Рожь уже наливается восковой спелостью, и жалобно кричат молодые косули. Теперь Лопе не будет каждый день видеть Марию Шнайдер. А с Альбертом Шнайдером дружба опять разладилась. Лопе не может гасить ежедневно по пожару, чтобы прославиться и тем снискать его расположение. Вот Мария более постоянна. С того самого детского праздника она без всякого уговора остается его партнершей. Дети кричат, швыряют камни, кувыркаются, водят хороводы.
Перед школой растет гора шума. Дети наносят ее по камушку из всех домов. Лопе дружески хлопает Марию по спине и мчится прочь.
— Тебе водить! — кричит он.
Мария мчится за ним и догоняет. Он с радостью дает себя догнать.
— А теперь тебе! — говорит и она, ласково хлопнув его по спине.
И снова убегает. И снова Лопе мчится за ней вдогонку.
— Тебе!
— «Кто бежит за ней вдогонку, значит, любит ту девчонку», — поддразнивают мальчики и девочки.
— Ты, видно, влюблена в Лопе, — поддразнивает Тина Фюрвелл Марию.
— Ло-опе? Это в плешивого-то? Да у него голова, как тыква, — краснеет Мария.
Лопе стоит за деревом и слышит ее слова. Гримаса боли пробегает по его лицу.
— Фердик Огнетушитель, — насмехается чей-то голос. Тогда Лопе снимает с шеи шнурок, на котором подвешен ключ от дома, и начинает кружиться, раскручивая ключ.
— А ну, выходи, кто желает, — говорит он, и они оставляют его в покое.
Теперь Фердинанд время от времени задерживается у окошка Фриды Венскат. Они беседуют сквозь изгородь из фуксий. Он видит на ее швейной машинке целую стопку грошовых романов. «Воспоминания метрессы, или Продажная любовь».
— Вы это читаете?
— Я вообще читаю запоем, господин конторщик. — И Фрида страстно вращает глазами.
— Я нахожу эту литературу — как бы это выразиться — не очень хорошей. И давно вы читаете подобные романы?
— Очень давно. Сразу после окончания школы я начала их читать. Мне дает их Стина, а Стина получает их от ее милости.
— А вы не находите, что в этих книгах повторяется одно и то же, что ты читаешь их как бы по кругу?
Фрида, когда читала, не обнаружила никаких признаков круга. Взять хотя бы саму графскую метрессу. Она греховна, как женщина юга. Она почти каждую ночь торгует своим телом. Они с графом такое вытворяют, что и в голову никому бы не пришло, если бы об этом нельзя было просветиться благодаря книге.
— Ну, где брать сведения человеку, который прикован к дому, вот как я. — Фрида в волнении сучит своими култышками и проводит языком по бескровным губам.
Фердинанд растроган.
— Вы всерьез полагаете, будто любовь развивается так просто, скажем, так примитивно, как в этих романах?
На этот вопрос Фрида не знает, что и ответить, не имея соответствующего опыта. Взгляд у нее становится томным и засасывающим, глаза подергиваются поволокой.
— Вам надо читать другие, лучшие книги. Скажем так: вам надо внутренне двигаться вперед, заходить все глубже в заповедные долины любви. А вы, если можно так выразиться, все время ходите вокруг одного и того же дерева и любуетесь одними и теми же цветами.
— Я брала книги и в школьной библиотеке, но индейцы меня не интересуют. Представьте себе, господин конторщик: когда читаешь, как у человека снимают с головы кожу, это причиняет настоящую боль, если вот так сидишь, как я.
Фердинанд обещает при случае принести ей другие книги.
— Спасибо, большое вам спасибо, господин конторщик, только, ради бога, не про индейцев.
— Хорошо, не про индейцев.
Мимо идет жена управляющего. Вот как раз в эту минуту. Она бросает презрительный взгляд на Фриду и укоряющий — на Фердинанда. Тело ее превратилось в круглый шарик, который катится по-прежнему проворно. Фердинанд глядит ей вслед и задумывается. А Фрида мысленно целует задумавшегося Фердинанда в щеки и в лоб.
— Видите, у нее будет ребенок, ребенок — лишь сейчас, так сложны порой пути любви.
— О да, — говорит Фрида и на все воскресенье сыта этим разговором. Она уже не может читать с прежним спокойствием и вниманием. В мыслях ее господин конторщик то и дело оборачивается графом, а сама она — его метрессой.
В одно из воскресений Липе Кляйнерман дольше обычного не возвращается домой.
— Вечно эта пьянка, — ворчит мать. — Откуда он только деньги взял? — И с этими словами она засовывает в духовку уже готовый обед.
Лопе украдкой выскальзывает из дому.
— Посмотрю, может, отец уже в конюшне.
Он, конечно, врет, ему просто хочется заглянуть в свой закуток на сеновале. Волосы у Лопе опять отросли длинные-предлинные. Не ровен час, у отца снова возникнет идея поиграть в бойню. А Лопе не
