взглянул на него.
— Ты когда последнюю картошку будешь сдавать? — спрашивает Лысый черт дедушку.
А дедушке-то неохота признавать, что наш солдат, не спросясь его, все уже давно сдал.
— Хорошо, если к Андрееву дню сдам, — отвечает он.
— Значит, уже в конце ноября?
— Ежели поздней сдавать, она померзнет в земле.
Лысый черт мерит дедушку сердитым взглядом:
— А не сдал ли ты уж всю картошку, Краске?
— Я-то? Кто это сказал?
— Да Кальдауне что-то говорил.
— Ничего я не сдал! Это так же точно, как то, что у черта хвост красный! В балансе оно что получается? Август Краске под крысиную дудку не пляшет!
Вот дедушка и соврал! Совсем запутался. Мне стыдно за дедушку.
Потихоньку Фриц снова пробирается в комнату, где мы сидим. Взрослые молчат. Один — потому, что наврал. Второй — потому, что другого на вранье поймал.
— Ангел родился! — вдруг говорит Лысый черт, чтобы нарушить тишину.
Дедушка тоже нашел теперь что сказать.
— А Тинко наш малость не в себе с тех пор, как Фриц его старыми монетками забросал, — замечает он и рад, что ему удалось утереть нос Лысому черту.
— Не в себе? Это из-за пары монеток-то?
— Да, да, с башкой у него нелады. Боюсь, как бы на всю жизнь не осталось.
— Да вы же застрахованы, чего вам бояться?
— Так-то оно так, да если страховой агент узнает, отчего это у него, то тогда кто-нибудь другой…
— Не может быть, в порядке у парня голова, — прерывает его Лысый черт. — Поди ко мне, Маттес!
— Мартин! Мартином его зовут, — поправляет дедушка.
Лысый черт хватает меня за руку и приказывает:
— Шагай прямо по половице! Одну ногу ставь за другой и шагай!
Я не знаю, как быть. Дедушка думает, что у меня от водки голова кружится, и ободряюще кивает. Я осторожно ставлю одну ногу перед другой и, не шатаясь, прохожу по половице. Лысый черт и дедушка с напряжением следят за каждым моим шагом. Кимпель тяжело дышит. Я поворачиваюсь и шагаю обратно по половице.
— Ура! — кричит Лысый черт и наливает мне водки. — Это у него-то башка не в порядке? Глупости! Доктора всегда преувеличивают. Сперва наговорят с три короба: больной, мол, уже наполовину умер, — а потом, видите ли, они его вылечили и еще хвастают, какие они великие кудесники.
— Дело-то в том, — говорит дедушка и чешет в затылке, — что огольцы не желают больше играть друг с дружкой.
— Чего, чего они не желают? — И Лысый черт смотрит сперва на меня, потом на Фрица. — Ну, кто из вас сильней?
Фриц только ухмыляется, его большие зубы так и блестят. Я не знаю, что мне делать. Вдруг я хватаю дедушкин стакан и опрокидываю его себе внутрь.
— Ну и ну! Вот это да! — похваливает меня Лысый черт. (Дедушка ерзает на стуле и подкручивает усы.) — Неужто он и в остальном такой крепыш? А, Краске? — спрашивает Лысый черт и подходит ко мне.
Он хочет пощупать мои руки. Я отступаю. А дедушка расселся, будто он пришел сюда продавать бычка, и кричит:
— Стой, стой, Тинко!.. Вы его пощупайте, хозяин. Попробуйте, есть у него сила или нет. Дед да бабка у него неплохих кровей.
Лысый черт загоняет меня в самый угол возле двери, щупает мои руки и ноги:
— Есть, есть у него силенка! Что верно, то верно. Ну, а что ты поставишь, ежели мой его все-таки на обе лопатки положит? А, Краске-хозяин?
«Краске-хозяин» — слаще музыки для нашего дедушки. Он усаживается, будто в церкви.
— Хватайте друг дружку! — подзуживает нас Лысый черт. — Лупите! Все равно одному внизу лежать. Это так уж заведено: кто-то всегда внизу! Поколоти?те, отлупцуйте друг дружку — вот все и пройдет, и снова дружба навеки.
Фриц снимает второй чулок, засучивает рукава. Дедушка кивает мне.
— Предупреждаю вас, хозяин: мой Тинко полмешка картошки поднимает. Клянусь вам, полмешка… Давай куртку сюда, внучек, давай ее мне…
Я не отдаю дедушке курточку. Я нажимаю на ручку: дверь открывается, и я бегу прочь.
— Ах ты, разбойник! Куда это ты? — кричит мне вслед дедушка, вскочив со стула.
Но меня ему не догнать! Я уже на крыльце, спрыгиваю вниз и без оглядки несусь домой.
Ночью дедушка возвращается с песнями:
Значит, его дружба с Кимпелем снова налажена. Дедушка валится на кровать. Я притворяюсь, что сплю. Дедушка таращит на меня глаза:
— Так вот ты где! Сколько ж ты стаканчиков водки выпил? У Кимпеля глаза на лоб вылезли от зависти! Гм! Глянь-ка, а теперь спит, как сурок. В балансе оно что?
И снова дедушка затягивает песню:
Бабушка просыпается:
— Батюшки мои! Да что ж это со стариком моим? Да разве можно людей пугать такими грешными песнями?
снова поет дедушка. Но ему не хватает воздуха. Последние слова он уже говорит. Наконец дедушка гасит свет и зарывается в подушку. От него так и разит перегаром. Я отворачиваюсь.
Но дружба с Лысым чертом хоть и налажена, да, видно, не совсем. Дедушкина ложь торчит в ней, будто шип. И, конечно же, я виноват, что в дружбе появилась новая трещина.
— Жалко тебе было вчера вечером подраться?
— Жалко.
— Что? Ишь ты, еще учить меня вздумал! Я тебе покажу, как надо себя вести в приличном доме!
— Да ты спятил, старый! — вмешивается бабушка. — Нешто хорошо в гостях драться?
— Заткнись! Ничего ты не понимаешь! Делай свое дело. В балансе оно что получается? Иной раз и под себя сходишь ради приличия.
