Графиня облегченно улыбнулась. Горничная дала Станислаусу прикурить и ущипнула его за руку. Графиня откинулась на диване.
— Говорят, вы творите чудеса, молодой человек, это верно?
— Это как придется. — У Станислауса был полой рот слюны. Какая горькая штука табак! Куда бы сплюнуть?
Графиня слизнула красным остреньким язычком крошку табака с нижней губы.
— А вы ясно сознаете те силы, что дремлют в вас?
— Сначала я должен узнать, что жрет эта птица. Уж очень красивая птица, ей, небось, нужны не червяки, а кроличье жаркое?
Брови графини слегка дрогнули.
— Речь идет не об этой птице. Я хотела бы знать, представляете ли вы себе в образах то, что вы предсказываете?
— А я сперва думаю. Все придумаю, а потом оно вдруг так и есть.
Графиня вытолкнула дым вверх отвесной струйкой.
— А не бываете ли вы в состоянии галлюцинации, когда говорите о том, чего еще никто не может знать?
— Не-е, я не был в Галиции. На пасху меня конфирмуют.
Графиня прищурила один глаз и выдохнула дым прямо в попугая.
— Какая гадкая погода, — сказал попугай.
Бледная дама поднялась и начала расхаживать по комнате.
— А не смогли бы вы сейчас проявить здесь ваши способности?
Станислаус пожал плечами.
— Не могли бы вы, например, сказать, где в настоящую минуту находится господин граф?
— Он-то? А где ему быть? Небось в кровати лежит.
Графиня послала горничную осторожно произвести разведку. Станислаус побледнел. Сигарета пришлась ему не по вкусу. Он выбросил ее в открытое окно и схватился за шею. Графиня подвинула к нему вазу с фруктами.
— Прошу вас, пожалуйста.
Станислаус выбрал самый большой апельсин и впился зубами в оранжевую корку. Ему нужно было во что бы то ни стало отшибить противный вкус сигареты. Потом он все же очистил его и жадно проглотил. Графиня смотрела на мальчика, как посетители зоопарка смотрят на обезьян, когда тех кормят.
Вернулась горничная.
— Их сиятельство изволят лежать и читать газету.
Графиня покачивала ногой. Голубой шелковый бант на ее комнатной туфле был похож на огромную бабочку.
— Интересно. А знаете ли вы, какой именно дорогой его сиятельство ходит, когда отправляется на охоту? Не то чтобы мне это любопытно было, я, конечно, все это знаю, но, понимаете ли, так легче всего проверить, можете ли это узнать вы.
Станислаус опять провел под носом рукавом и начал:
— Он идет вниз по аллее в парк. А за стеной парка он находит себе доску и перебирается через канаву, потому как мостика ведь нет. А потом он пролазит через кусты, и тогда…
— Что же тогда? — Графиня выпустила изо рта растрепанные клочья дыма.
Станислаус кивнул головой на горничную.
— Пускай сначала она уйдет…
Графиня выслала горничную, но на всякий случай стала поближе к звонку. Мало ли что могло случиться. Ведь это был полузверь. Он ел апельсин с кожурой.
— И тогда? — спросила графиня пугливо и дружелюбно.
— Альма все растрезвонит, и тогда вам будет зазорно, — сказал Станислаус.
Глаза у графини округлились и расширились, стали как две большие монеты. Станислаус рассказал ей, что видел графа с воспитательницей у лисьей норы.
— Они разделись, а потом налетели комары и они опять оделись. Учительница все время пугалась рыжих муравьев.
Графиня побледнела, но не так, как только что бледнел Станислаус после сигареты. То, что она услышала, менее всего походило на воскресную проповедь. Она пошатнулась и позвонила горничной. Альма выпроводила Станислауса.
— Что это ты ей напророчил?
— Не твое дело!
Дома его ожидали родители.
— Ну и как же тебя одарили? Каким наделили добром? — Густав даже погладил Станислауса по голове.
— Одна вонючая сигарета и один сладкий лимон — нечего сказать, хороши дары! — Станислаус вывернул карманы, показывая, что больше ничего не получил. Потом ушел в сад и начал высвистывать птиц.
Через два часа из замка пришел лакей.
— Эй, Станислаус, ее сиятельство зовет, живо!
Густав вытолкал упиравшегося мальчика за дверь.
— Вот теперь она тебя наградит, как положено господам.
На этот раз графиня лежала на диване. Горничная ходила на цыпочках.
— Это ты на нее накликал болезнь? — Она прикоснулась к плечу Станислауса и сразу же испуганно отдернула руку. — В твоем теле, верно, электрической ток высокого напряжения?
— Не мели ерунды, — ответил Станислаус. — Так что же, мне теперь все-таки взять вашу птицу и приручить ее?
Сиятельная дама говорила томным голосом. Она успела наплакаться.
— Вот видите, я слегла, и я, так сказать, в ваших руках, молодой человек.
Станислаус поглядел на свои руки — они были исцарапаны и в черных трещинах.
— Не отказывайте мне, прошу вас. Мне нужны доказательства. Может быть, вам открыто, когда граф опять…
Станислаус вытянул нитку из заплаты на штанах.
— А это уж вам самим надо следить.
— Значит, вы мне не скажете?
— Откуда же мне знать? Но вот платочек все еще там валяется.
— Какой платочек?
— Шелковый носовой платочек той барышни. Он лежит у норы. Лиса было цапнула его и аж вся затряслась. Он очень смердит этим… диколонтом.
Графиня подскочила. Она стиснула маленькие кулачки и покраснела от злости. Может, она вовсе и не была больна. Станислаус обрадовался, что графиня не захворала из-за него. А что если она все-таки в родстве с королевой бабочек, которую он уже давно разыскивал? Может, в конце концов эта бледная дама поведет его по своим владениям и в благодарность за то, что он рассказал ей о графе, посвятит Станислауса в великие тайны царства бабочек?
Маленькая ручка дамы скользнула, словно белая мышь, в какую-то шкатулку и выскользнула из нее, нагруженная денежной купюрой.
— Очень, очень вам благодарна, и не правда ли, вы придете опять, когда я вас позову? Хорошо?
— Если будет с руки.
Густав таращился на бумажку. Это была банкнота в миллион марок. Станислаус положил ее на кухонный стол. Отец даже обнюхал деньги.
— Видно, ее милости понравилось то, что парень ей напророчил.
— Денег-то как раз на буханку хлеба, — пренебрежительно сказала Лена.
