11
В домике Бюднеров стало тихо, как в улье после роения. С тех пор как Эльзбет ушла в город, казалось, точно целый рой улетел. Старшие ребята один за другим покидали Визенталь и уходили в люди.
У Эльзбет был уже ребенок, когда она нашла наконец мужа. Он был углекопом, а Эльзбет работала уборщицей на той же шахте. Так они всегда были вместе. Они пригласили еще двух шахтеров, пошли в бюро регистрации браков и там расписались в книге. Вот и вся свадьба.
Лена, узнав об этом, взгрустнула. Ее дочь лишилась самого замечательного праздника, какой только возможен для женщины. Густав старался рассуждать по-иному, с мужской точки зрения.
— Они правы! — сказал он. — Праздники — только лишние расходы. Даром нас даже не хоронят.
Но Лену это не утешило.
— Господи боже мой, может, у них была красная свадьба?
— Ну и что ж, — сказал Густав. Он и сам считал себя почти красным. Он уже три месяца как вступил в местную организацию социал-демократической партии и время от времени разучивал в хлеву боевые песни: «Мы молоды, и мир открыт пред нами…»
— Ты что, спятил? — злилась Лена.
Густав не обращал внимания на ее желчные упреки. Первого мая он промаршировал через Шляйфмюлле в колонне демонстрантов под знаменем местного социал-демократического союза. За это его и еще нескольких стеклодувов уволили с фабрики.
Фабрикант попросту выставил его на улицу — прошу вас!
— Ну вот теперь и распевай, что мир открыт… — сказала Лена. — Господи, отец небесный, верни ему рассудок!
На третий день Густава и еще нескольких его приятелей, которые только пели, опять позвали на работу. Неужто бог услышал Ленину молитву? Но председателя и секретаря местной социал- демократической организации выкинули вон с фабрики и пообещали, что им уж никогда больше не брать в руки стеклодувной трубки. Тогда началась забастовка. Что делать Густаву — неужели отказаться от только что возвращенной работы? Когда он рано утром пришел на фабрику, его встретили товарищи.
— А вот и Густав! Он уж, конечно, пойдет в пикеты. Мы его знаем.
Густав, по правде сказать, шел с тем, чтоб работать, но он дал себя уговорить. Ведь он же, в конце концов, был отцом будущего пожирателя стекла, да и сам в молодости не считался пай-мальчиком.
Густав стоял в пикетах и держался твердо. Правда, с каждым днем все больше людей тайком пробирались на фабрику и принимались за работу, но Густав был непоколебим. Он еще с войны знал, что нельзя безнаказанно покинуть свой пост. Сопротивление забастовщиков все же сломили, и Густава наказали именно за то, что он был верен и не покинул поста. Его уволили. И сказали, что навсегда. Он, мол, не сумел оценить великодушие своего хозяина.
Лена швыряла мужу, как собаке, куски хлеба, намазанные маргарином. Пусть ей бог простит, она в молодости читала много, но про такого дурака, как ее муженек, ни в одной книжке не написано. Счастье еще, что хоть сыновья не пошли в папашу.
Эрих стал мясником, а тому, кто делает колбасы, не приходится голодать. Правда, Эрих не находил работы. Но он отправился странствовать, как положено подмастерью, и не стал обузой для семьи. Он присылал родителям цветные открытки с видами. Однажды он написал, что видел самого президента, президент был в черном цилиндре. Из этого следовало, что и сам Эрих парень не промах.
Пауль стал стеклодувом, как отец. Он уехал в Тюрингию, там женился и тоже не доставлял родителям хлопот.
Артур нанялся в батраки. Поговаривали, что он решил жениться на дочке хозяина. Он работал верой и правдой, чтобы прямо-таки по-библейски заслужить свою невесту. И Лена хвалила его. Очень редко Артур заходил на часок проведать родителей, и его всего передергивало от отвращения, когда мать угощала его хлебом с маргарином.
Вилли пошел в трубочисты. Он тоже зарабатывал себе на хлеб. И если он брал хлеб черными от сажи руками, так ведь в желудке все равно темно. Приходя к родителям, он бесплатно чистил им трубы, а иногда с ухватками фокусника доставал из своего ворсистого цилиндра трубочиста пару яиц.
Только Герберт долго не решался, что выбрать. На стекольном заводе слишком жарко, у крестьян нужно возиться в навозе. Однажды он встретил страхового агента и стакнулся с ним. Герберт заходил в крестьянские дворы так, чтобы оказаться поближе к собачьей будке. Пес выскакивал и вцеплялся в его старые штаны. Герберт требовал возмещения убытков. Крестьяне колебались. Герберт позволял себя упросить. Договаривались на том, что ему зашьют штаны и дадут фунт масла. А взамен он обещал не подавать жалобу в суд. Дня через два в тот же двор заходил страховой агент, и крестьянин охотно соглашался застраховаться от возможных судебных взысканий. Герберт получал от агента небольшую долю его премии.
Когда все крестьяне в округе были застрахованы, Герберт завербовался в рейхсвер. Парень он был статный, настоящего фельдфебельского роста, и его охотно зачислили. Ему предстояло двенадцать годков солдатчины. Густав не мог нарадоваться на сына. В мечтах он уже видел, как тот, отслужив, возвращается в родную деревню готовеньким жандармом. И тогда у Бюднеров будет свой жандарм. Возвращаясь со службы домой, он будет вешать свой длинный палаш над кроватью Густава.
Так в домике Бюднеров остался только Станислаус. Ему предстояла конфирмация. Из графского садоводства принесли большую корзину цветов. Густав глядел на нее с восторгом. Какой нежданный дар!
— Этакая честь нам оказана! Не всякий такого почета достоин. — Он шарил в цветах и листьях, разыскивая приветствие от графини. Напрасно! Графиня, видимо, забыла написать письмецо.
По обычаю, на конфирмацию пригласили крестных отпраздновать окончание их опеки над крестником. Тетка Шульте принесла в подарок дешевый отрез на костюм. Он когда-то предназначался для ее батрака, но тот ушел, не получив подарка: хозяйка была слишком требовательна и даже ночью не давала ему покоя.
— Ох, и народ теперь пошел, — вздыхала она, с вожделением поглядывая на Густава. Потом уставилась на Станислауса: — Еще молод немного, но парень в теле. Хотите, пусть для начала поработает у меня?
— Нет, он не с тебя начнет, — Густав подергал свою бородку.
Жена учителя очень состарилась. Она так и не примирилась с тем, что ей приходится ютиться в верхнем этаже школьного здания, как существу низшего порядка, как простой квартирантке. Она и муж теперь едва решались пройти в уборную на задворках: каждую пядь земли во дворе старший учитель чем- нибудь да засеял.
Фрау Клюглер принесла Станислаусу в подарок две книги из библиотеки мужа. «Психология лиц, страдающих недержанием мочи» в двух томах и «Преподавание религии в трехклассной народной школе на основе наилучших отрывков из Ветхого завета». И к этому еще галстук, завернутый в папиросную бумагу. Господин Клюглер не носил его: этот галстук был слишком красным для него. Лавочник вовсе не хотел отпускать жену на конфирмацию.
— Опять одни расходы!
Но его ласковая супруга все же пришла; да он и не стал упираться, когда увидел, как умно она подобрала подарки: коробка целлулоидных воротничков, два черных галстука бабочкой, две пары напульсников из эрзаца шерсти военных лет, пачка старых тетрадей в линейку и изогнутая курительная трубка с фаянсовой головкой.
Жена управляющего не поскупилась. Ведь когда-то ее муж не слишком нежно обошелся со
