Ринка остался один. Он смотрел на проволоку. Глаза его следовали за каждым витком и метались, как пойманные мыши в путанице узлов. У этого куска проволоки не было ни конца, ни начала.
Станислаус на кухне ел хлеб с творогом. Пробило семь часов. Опять раздался стук в дверь. Густав засуетился — неужто новый пациент? Он накинул черный пиджак от своего свадебного костюма и нетерпеливо ждал, когда сын наестся.
— Эх, вот если б еще ты разок-другой пожевал в трактире стекло при народе, у нас отбою бы не было от посетителей. Больше людей было бы, чем в лавке.
Станислаус наблюдал за ласточками, строившими гнездо под крышей хлева. Густав выбежал в переднюю и столкнулся с жандармом.
— Где твой сын, Бюднер?
— А где ж ему быть, господин Хорнкнопф? Сидит на кухне. Ест хлеб с творогом.
— Позови-ка его сюда. — Жандарм произнес это не слишком властно. Видимо, он вспомнил об истории с ножом, которую помог раскрыть чудодей Станислаус. Именно за это жандарма произвели в обер- вахмистры. И теперь господин обер-вахмистр, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату Бюднеров. Черт бы его побрал!
Станислауса нигде не было. Густав нашел его во дворе, он стоял у жандармского велосипеда.
А жандарм обнаружил Ринку, который сидел в кресле и обегал взглядом изогнутую проволоку.
«Ага!» Жандарм заметил на подоконнике банки с мазями. Но Ринка не поднимал глаз.
— Ты что здесь делаешь?
Ответа не было. Жандарм потянулся за проволокой, лежавшей на подоконнике. Ринка вскочил и вцепился в жандарма. Жандарм смотрел на дерзкого Ринку. А тот подмигнул ему. Жандарм догадался.
— Адская машина?
Ринка подмигнул. Жандарм не решался прикоснуться к таинственной проволоке голыми руками. Он схватился за палаш. Но палаша не оказалось. Где же он? Должно быть, остался на велосипеде. Там для него имелись специальные зажимы-держатели.
Густав втолкнул в комнату Станислауса. Лицо мальчика покрывали веснушки. Зато папаша Густав побледнел. Значит, жандарм все-таки обратил свой начальственный взор на приемную чудодея! Ринка подмигнул.
— Что вам угодно, господин жандарм? — спросил Станислаус.
— Эге, поглядите-ка на чудодея, все ему известно, а не знает, что мне угодно.
Молчание. Станислаус насупился.
— Я знаю.
— Знаешь? Так говори. Выкладывай!
— Ваша длинная сабля пропала, господин жандарм!
— Пропала? Ха-ха! Она торчит в зажимах на велосипеде. Так-то, мудрый чудодей.
— Нету там сабли, господин жандарм!
Жандарм вышел из дому. Его палаша не было в зажимах на велосипеде. Господин обер-вахмистр вернулся задумчивый.
— Значит, палаш остался дома. Я его вчера поставил в шкаф. — Он поглядел на Густава. — Вот так-то обстоит дело с ясновидением. Запрещено это, должен ты знать. Через несколько дней я опять загляну. Так чтобы здесь колдовства этого и следа больше не было. Понятно?
Густав кивнул. И от этого кивка рухнул целый мир, созданный им с таким трудом. Он снова стал безработным.
13
Графиня изобличила графа. Она застала его с воспитательницей в охотничьем домике. Графиня тотчас же уволила воспитательницу.
Барышня присылала из дальних краев слезливые письма. Но граф их не получал. У графини была куда более щедрая рука, чем у него. Этой белой ручке был подвластен и письмоносец. Впрочем, графа это не печалило. Право же, эту мадемуазель Аннету он водил в лес не за тем, чтобы увеличить число своих корреспондентов. Но графа весьма печалило то обстоятельство, что графиня влияла на сыновей и теперь оба великовозрастных гимназиста смотрели на своего папашу с молчаливой насмешкой.
— А папенька-то, оказывается, шалун! Ха-ха, ха-ха!
Граф потребовал от жены объяснений.
— Как далеко, милостивая государыня, вы еще намерены зайти в раздувании этого, я бы даже не сказал, проступка?
Графиня отвечала, поджимая губы так, что рот становился величиною с пуговицу:
— Верность — это нечто еще более чувствительное, чем мои бриллиантовые часики. Следовало бы вам это знать, сударь. — Она прикоснулась тонким белым указательным пальцем к крохотным изящным часикам на запястье.
— Если не ошибаюсь, я-то вам и подарил эти часики, — сказал граф, уставившись на портрет усатого предка своей супруги. — И насколько помнится, именно я позаботился о том, чтобы все наследство и состояние ваших предков было сохранено и, с позволения сказать, приведено в известный порядок. Посему я просил бы вас…
Глаза графини увлажнились.
— На вашем месте, ваше сиятельство, я постыдилась бы смешивать любовь и деловые вопросы.
На этом разговор закончился. Граф не стыдился своего маневра. Он снова стал полноценным членом семьи в своем замке. Его камердинер Иозеф, тощий призрак с острой бородкой, даже разведал, как именно удалось графине выследить своего неверного мужа.
— Так это был мальчишка?
— Мальчишка, ваше сиятельство, но всамделишный чудодей.
— И в моей деревне…
— Имеет широкую практику, кожаное кресло, библиотеку, лекарства со всего света.
Граф сопел, стоя в халате перед зеркалом. Чтобы придать своим словам большую решительность, он даже сорвал повязку, которая прижимала его усики.
— Выкурить! Немедленно!
Призрак изогнулся в поклоне. Он доверительно наклонился к уху графа.
— Мальчишке покровительствует милостивая госпожа. Осмелюсь доложить вашему сиятельству…
— Пусть милостивая госпожа покровительствует церковным делам — мирскими ведаю я.
— Прошу прощения, ваше сиятельство, что осмеливаюсь обратить ваше внимание на то, что этот случай некоторым образом промежуточный. Говорят, на этом мальчике, простите за смелость, почиет божья благодать.
Граф рассматривал в зеркале свои плотно приглаженные к губе усы.
— Божья благодать? Ну что ж, тогда пусть им займется жандарм. Все!
Густав разорил приемную чудодея. Он тяжело вздыхал при этом. Книжная полка, на которой стояли два медицинских справочника, затем подарок учителя Клюглера, книжка «Психология лиц, страдающих недержанием мочи» и семейная библия остались на месте. В конце-то концов, нельзя же запретить иметь в доме несколько книжек! Полочку для мазей Густав сделал в уборной, на случай обыска.
— Святых последних дней будут преследовать, сказано в писании, — говорила Лена, погруженная в сосредоточенное раздумье.
Станислаус копался в огороде, сеял, полол и все время упорно думал. Вот ведь Иисус тоже мог своим
